– Не бей меня. Я приберегла для тебя печенье.
Не говоря ни слова, Ева указала большим пальцем себе через плечо и заняла кресло, которое тут же освободила Надин. Молчание затягивалось. Надин склонила голову набок.
– Разве мне не положено выслушать нотацию? Разве тебе не терпится наорать на меня? Разве ты не хочешь печенье?
– Я только что из морга. На оцинкованном столе лежит маленькая девочка. Горло у нее разрезано отсюда досюда. – Ева провела пальцем по своей шее.
– Я знаю. – Надин заняла единственный стул для посетителей. – Целая семья, Даллас. Конечно, шкуры у нас с тобой дубленые, но такое даже нас прошибает. Когда происходят такие страшные вещи, общество имеет право знать подробности, чтобы принять соответствующие меры для собственной безопасности.
Ева ничего не ответила, лишь выразительно подняла брови.
– Представь себе, я здесь не только в погоне за рейтингом, – продолжала Надин. – Нет, я не говорю, что рейтинг тут вообще ни при чем или что мне не хочется вонзить свои репортерские зубы во что-нибудь сочное. Но неприкосновенность жилища должна что-то значить. Как и безопасность детей.
– Обратись к представителю по связям.
– Ему нечего сказать.
– Зато мне есть, что тебе сказать, Надин. – Ева вскинула руку, не давая Надин возразить. – То, что у меня есть на данный момент, не поможет обществу, и у меня нет охоты давать тебе внутреннюю информацию. Разве что…
Надин уселась поплотнее и скрестила свои фантастические ноги.
– Называй условия.
Ева прямо через стол дотянулась до двери и захлопнула ее, потом откинулась во вращающемся кресле и заглянула в глаза Надин.
– Ты знаешь, как преподнести материал, как вешать лапшу на уши обществу, которое, по твоим словам, имеет право знать.
– Это не ко мне. Я объективный репортер.
– Чушь! Пресса не более объективна, чем последние рейтинговые данные. Тебе нужны детали, закрытые сведения, индивидуальные интервью и тому подобное в твоем репортерском активе? Я тебе все это скормлю. А когда я их возьму – а я их возьму, не сомневайся! – я хочу, чтобы ты их еще больше разукрасила в глазах публики. Чтобы ты представила их кровавыми людоедами, на которых крестьяне в Средние века охотились с вилами и колами.
– Ты хочешь, чтобы пресса их осудила.
– Нет. – Зубы Евы обнажились в том, что никак нельзя было назвать улыбкой, скорее оскалом. – Я хочу, чтобы пресса их распяла. Ты мой второй эшелон, на тот самый случай, если законы оставят для них хоть малюсенькую щелку, в которую не протиснется отощавший червяк. Да или нет?
– Да. Сексуальное насилие над жертвами было?
– Нет.
– Пытки? Увечья?
– Никаких. Мгновенная смерть. Чистая работа.
– Профессионал?
– Возможно. Их было двое.
– Двое? – Азарт охоты блеснул в глазах Надин, ее щеки загорелись возбужденным румянцем. – Откуда ты знаешь?
– Мне за то и деньги платят, чтоб я знала. Двое, – повторила Ева. – Никакого вандализма, уничтожения собственности, даже кражи не было, насколько нам сейчас известно. И на сегодняшний день ведущий следователь по делу считает, что уничтоженная семья была выбрана не случайно. Мне надо написать отчет и поговорить со своим шефом. Я спала не больше трех часов. Уходи, Надин.
– Подозреваемые, версии, улики?
– В настоящий момент мы не исключаем ни одной из версий и исследуем все возможные улики и так далее и тому подобное. Мне тебя учить? Сама все знаешь. А теперь исчезни.
Надин встала.
