– Воров боишься? – спросил Глен.
– Жанна поставила. Жена.
– Она дома?
– Дома, – хмуро кивнул Брендюгин. – Только не у меня.
Повозившись, он открыл дверь. Они вошли в квартиру.
– А родичи где?
– В деревне. Дом купили – теперь там безвылазно. У матери хозяйство, куры да гуси. У отца – самогонный аппарат. Довольны.
– И ты, наверное, доволен. У тебя здесь хата пустая.
В квартире было уютно. На ней лежала печать домовитого хозяина с умелыми руками. Все чисто, отремонтировано. Двери не скрипят, краны не протекают. Глен был тут лет девять назад. Мебель была та же, за исключением кресел, дивана и журнального столика. Появилась и электронная всячина: видик, корейский телевизор, музыкальный центр, видеоприставка «Сони».
– Ты, что ль, играешь? – Глен кивнул на электронную игру.
– А чего еще делать? Интересно.
Глен прошел в ванную, умылся, осмотрел свое лицо, ощупал тело. Отделался он сравнительно легко. Сотрясения мозга вроде нет. Разбитый нос, припухшая челюсть, кровоточащая губа и ноющие ребра – не слишком суровые последствия такого молотилова.
– Сопляки, – процедил Глен сквозь зубы. – Разве так бьют?
Он видел, как бьют на зоне – профессионально, методично, с четко заданной целью. Могут несколькими ударами опустить почки и сделать инвалидом, могут убить, а могут просто причинить боль – в назидание. Глена самого так били. И он бил, правда, без особого умения. Есть целый свод правил – кого, за что и как бить. А эти сопляки просто развлекаются.
– Ну как? – спросил Брендюгин.
– Живой.
– Садись в кресло, я тебя осмотрю.
Глен послушно сел, и Брендюгин со знанием дела осмотрел его, прощупал ребра, кости. Кое-чему, занимаясь спортом, он научился.
– Более-менее. Ничего серьезного, – сделал он заключение.
– Похоже, что так.
– Сейчас сооружу закусь. Подожди немного.
Брендюгин выставил на стол «Амаретто», бутылку «Посольской» и отправился на кухню. Вскоре оттуда потянуло приятным запахом. Брендюгин любил и умел готовить. Он решил сделать свой фирменный омлет с ветчиной, лимоном, зеленью и всякой всячиной.
– Ну что, по маленькой? – спросил он, ставя сковороду на столик рядом с разложенной на тарелках закуской.
– Давай.
– За то, что еще один день прожили, – поднял Глен хрустальную рюмку.
– Как в армии: день прошел, и хрен с ним, – хмыкнул Брендюгин.
– Почти что.
Водка обожгла Глену горло. Бр-р, дрянь какая… Через несколько секунд, однако, стало хорошо, по телу прокатилась теплая волна.
– Хорошо пошла.
– Эх, Глен, сколько мы не виделись! Я тебя часто вспоминал.
– Добрым матерным словом.
– Да нет. Можно даже сказать – скучал по тебе. Поверишь?
– Я тоже вспоминал. Хотелось увидеться, – не моргнув глазом соврал Глен.
– Когда та ерундовина произошла, я верил, что ты не виноват.
– Правильно, не виноват.
– Многие считали, что это ты сделал. Я же знал, что ты не мог.
– Правильно, не мог.
– Индюкатор все. Он ведь со сдвигом по фазе был.
– Ладно, – оборвал его Глен. – Чего старое вспоминать. У тебя что? Как жил?
– Более-менее. За сборную выступал. Слышал?
– Как не слышать. Знаменитость городская.
– Потом травма была. Серьезная. Пока оклемался, меня со счетов списали. Я не из незаменимых был. Спорт – это гонка. Прозевал, сдал позиции – и ты уже в хвосте. Догоняй, рви живот. А мне не захотелось. Надоело. Я и ушел.
– Правильно сделал. Труда – тонна, а платят копейки.
– Что-то все-таки имел. Загранпоездки, барахло – в те времена за счет этого можно было безбедно жить. Не то что сейчас. Кое-что заработал. Потом на Жанне женился. Красивая девка была, студентка педучилища. Но самомнение, запросы – это нечто. Она меня подбила на челночные рейсы в Европу. Я в компанию еще Владика взял. Он из нашего клуба, легкоатлет-марафонец, мастер спорта. Тоже со спортом завязал. Дело выгодное оказалось. И шмотки возили, и золото, и машины перегоняли. Вон, «пятерка» под окном – моя. «Ауди» Жанна забрала, зараза.
