Свидетели БРТН - страница 3
Как человек, всегда стремящийся показать начальству, что он постоянно боеготовый и полностью работоспособный, Мазик спал одетым в рабочую униформу театрального сторожа, состоящую из мятых синих дешевых джинсов, оранжевой футболки с профилем непонятной из-за затертости, куклы с длинным тонким носом, и темной спецовки с флюоресцирующими полосами на плечах, вероятно, спертой из ремонтного цеха какого-то местного крупного предприятия.
Посмотрев на ржавый будильник с аляповатым гербом СССР, студент четвертого курса Ярославского театрального института убедился, что не проспал появления первого трудящегося – гардеробщицы и по совместительству уборщицы тети Маши, облегченно вздохнул и повозил рукой под спальным ложем, нащупывая большой китайский фонарик. Казенный экземпляр с фиолетовым инвентаризационным номером нашелся быстро, там же, где и стоптанные, без задников, домашние тапочки, наверняка принесенные кем-то из постоянных театральных деятелей специально сторожу.
Мазик вышел из гардеробной, но к входным дверям не пошел, ему больше нравился зрительный зал, а там, конечно, сцена. Туда он и повернул.
Луч света подпрыгивал среди потасканных бархатных кресел, отсвечивая лоснящимися потертостями, поднимая с зашарканных паркетин колечками пыль. Пахло застарелыми мужскими носками, и все время хотелось оглянуться, но студент понимал, что это возможно только в одном случае, когда он взойдет на подмостки, и сдерживал жалкое вожделение.
Поднявшись с левой стороны, он сразу же направился за старенькие лохматые кулисы, схватил деревянный стул с перевязанными проволокой ножками, стоявший возле лебедки, и потащил к центру.
Поставив и пошатав из стороны в сторону, дабы убедиться в прочности положения, осторожненько взгромоздился на коричневую дерматиновую седушку ногами, аккуратненько выпрямился во весь свой ставосьмидесятисантиметровый рост и пошарил замысловатыми световыми восьмерками по зрительному залу.
Публики не было. Тогда Мазик направил луч себе в лицо и заорал что есть мочи, свободную ладонь приставив большим пальцем к носу, а остальными издевательски трепыхая. Он был счастлив – главный режиссер, измученный многолетними мольбами студента о самостоятельной работе, разрешил Мазику со товарищи поставить для детей школьного возраста пьесу по мотивам сказки «Золотой ключик».
Истекло десять минут абсолютного блаженства.
Где-то в глубине здания послышался пулеметный треск будильника, известившего о наступлении семи часов утра, бубухнула входная дверь, и сторож, опасливо поглядывая вниз, спустился с шатких небес на затертые доски сцены. Щелкнул выключатель, под высоким потолком неярко зажглись многочисленные запыленные лампочки давнишней хрустальной люстры, и в зал вошла уборщица, уже переодетая в синий, с пятнами белой краски халат.
Тетя Маша болезненно улыбалась и на ходу натягивала на руки длинные желтые резиновые перчатки с пятнами неизвестного происхождения.
– А-а, Мазик, – полуутвердительно, полувопросительно произнесла женщина, – репетируешь.
– Доброе утро, – неуверенно ответил студент, пояснил: – Семен Иванович разрешил поставить сказку – вот думаю над главными героями.
– Это хорошо, – покивала головой уборщица, продвигаясь к сцене, поднимаясь на подмостки и заворачивая за кулисы. – Делом займешься, а то держат тебя в черном теле, не дают развернуться.
Мазик обрадованно улыбнулся в спину женщины и, слегка важничая, погромче сказал: