– Городище кочевники сожгли. Дядьку с родными убили.
Бородач пристально поглядел на мальчика и кивнул.
– Лезь в телегу.
Повозка покатила по ухабам. Возница порылся в мешке рядом с собой и сунул Стёпке горбушку чёрного хлеба. Горбушка была засохшая, пахла мокрым сукном и плесенью, но Стёпка впился зубами и не отпустил, пока всё не съел.
– Спасибо, дяденька.
– Как тебя звать-то?
– Стёпкой кличут.
– А меня Лука. В монастырь еду. А коль всё равно некуда идти, значит, и тебе туда дорога. По многим городищам прошло дикое войско. Все убогие да бесприютные в монастырь бредут, спасения ищут. Да только одного не знают, что спасение не за монастырскими стенами.
– А где? – Засыпающий от монотонного колыхания телеги, Стёпка оживился, разлепил тяжёлые веки.
– Где? – Голос Луки заискрился смехом. – Да, внутри других стен. Внутри каждого.
– И внутри меня?
– И внутри тебя. Тпру… Приехали, малой.
Лошадка переминалась с ноги на ногу и тыкалась мордой в высоченные ворота толщиной, верно, не меньше локтя – такими они показались настороженному мальчишке. Дядька Лука постучал тяжёлым кольцом о деревяшку. Спустя короткий срок он, ведя лошадь под уздцы, завёз телегу на монастырский двор.
– Тут погодь, – велел дядька Стёпке.
Мальчонка окончательно проснулся. Запрокинув голову, он смотрел на слепящие маковки и кресты. Они сияли в синем небе. Впервые за время скитаний Стёпка начал что-то чувствовать.
Робкие ростки покоя и надежды затронули душу, пробивая броню, в которую он заковал себя. Очень хотелось плакать. Маленькая слезинки спряталась в уголках глаз, но он так и не заплакал. Стальной стержень, что пронзил силой в день гибели городища, не отпустил. Казалось, он сделался крепче и ярче высветил готовность Стёпки.
К чему?
Стёпка и сам не знал.
Лука вернулся во двор с высоким, тёмным монахом, который вблизи оказался молодым мужчиной с острым взглядом. Чернота одежды старила его, набавляя с десяток лет. Стёпка испугался и сжал ладошками борт телеги, в которой сидел, так что побелели костяшки пальцев.
– Ступай за мной, – сухо и строго сказал монах.
Стёпка покорно проследовал за ним. Несколько раз он всё же обернулся на дядьку Луку, но тот уже занялся своими делами, будто позабыв о сироте.
С этого дня всё изменилось. Мальчишка стал жить при монастыре, помогая то в кухне, то на подворье вместе с несколькими ровесниками, что, как и он, приблудились неизвестно откуда.
Привыкая к новому месту – спокойному и довольно сытому – Стёпка постоянно чувствовал тайную тревогу в сердце. Нечто смутное наваливалось тяжестью, да так, что и вздохнуть было нельзя, и хотелось бежать куда-то, а куда Стёпка и сам не знал. Душа стремилась ввысь, но билась птичкой о клетку, в кровь разбиваясь и забываясь в своей боли.
Иногда, когда от работы выдавалась свободная минутка, Стёпка приходил к дядьке Луке, помогал растирать краски, готовить доски для работы. Лука был богомазом. Восхищённо наблюдал мальчик, как из-под руки бородача появляются чистые, светлые лики апостолов, ангелов и Богородицы. Только в эти минуты было ему хорошо.
Так часами сидел Стёпка рядом, а когда богомаз заканчивал работу, то принимался учить мальчика грамоте или иконописи. Очень любил мальчонка время, когда можно было выводить палочки азбуки, складывать из них слова или наносить краску на доски. В такие мгновения Стёпка ощущал близость к синему небу, словно яркими красками играл мир вокруг, и было тепло и покойно как в руках странника, о котором он почти позабыл.
