Нам ветви яблонь целились в глаза,
Храня грачей покинутые гнезда,
Прикосновеньем рыжего крыла
Последних писем облетала проза.
Мы оглянулись – плыли фонари,
Архитектуры крупный, ломкий почерк
Слетал во тьме с растрепанных страниц,
И сад густой темнел на них, как прочерк.
И мы бродили, путая слова,
От рук и губ нам становилось жарко,
И месяц – полуночная сова –
Следил сквозь веток согнутые арки.
А дом наш одиноким стариком
Шершавым боком к новостройкам жался,
Магнитом растревоженных окон
Он умолял из ночи возвращаться.
Из райских кущ и всплесков темноты –
В уснувший город, весь в морщинах улиц.
Вошли. И разомкнулись рук мосты,
И мы не помнили, зачем сюда вернулись.
Жестокая прихоть – бездомных котят согревать
И с рук отпускать – в темноту, пустоту, неизбежность.
Озябшее сердце, зачем ты забилось опять
От взмахов ресниц, утаивших ненужную нежность?
Как больно в груди от посулов чужого огня!
И вяжет язык шелестящее, легкое имя…
Наверно, сиротство так долго хранило меня,
Что стали глаза близоруки и слишком ранимы.
Медлительный жест, словно вдох, нестерпимо знаком –
Вот так осторожно к холодным щекам прикоснуться…
Зачем эта прихоть, когда за железным замком
Немая душа до апреля не в силах очнуться?
Иди, беззаконник, под солнце чужих городов –
Не жалость бессильна, а суть беспощадна и точна…
Очнется душа от твоих безнадежных шагов –
Звереныш бездомный в разъезженной грязи обочин.
В смуглеющем, теплом, июльском зерне,
Наверно, сокрыто терпенье такое –
В прозрачном, как крылья стрекоз, полусне
Томиться душе, изнывая в покое.
Хлебнуть горьковатой, стоячей воды,
Понять, что уже ничего не случится,
И видеть, как утром живые сады
Спеша покидают угрюмые птицы!
Все в оспинах капель дрожат лепестки –
Ненужная роскошь вишневого лета…
И как без тебя безнадежно легки
Ее небеса в отпечатках рассвета!
Серую воду дня забелил
Перистый, влажный снег,
Будто не хватит у марта сил
Новый начать разбег!
Росчерки синих живых ветвей
На снеговых листах,
Росчерки крыльев – золы черней –
В утренних небесах.
Почек невнятный и клейкий бред,
Обмороки воды.
– В путь! И обратной дороги нет, –
Прошелестят сады.
Тень голубая скользнет стремглав,
Ветер расправит смех,
Он на горячих, сухих губах
Будет нежней, чем мех.
И сквозь белила чужих снегов,
Не запахнув плаща,
Март, как мальчишка, уйдет легко
В юную сень дождя…
Дождь грезит листьями и небом,
Сон пахнет яблоком и хлебом.
Переплетаясь, сон и дождь
Зачем приводят душу в дрожь?
Она же столько дней томится
В нелепой клетке, словно птица.
Зачем, зеленый юный ветер,
Ты вновь ей расставляешь сети?
И этот голос ниоткуда
Твердит безумно: чудо, чудо…
Голубые лунные столбы –
В первое раскрытое окно,
Юный запах неба и травы,
Терпкий, как столетнее вино.
Колдовство апрельского тепла
И бессонниц легкие глотки,
Кажется, что жизнь еще светла,
Словно эти лунные мостки.
Каждый день дарован и прощен,
И покой глубок, как сон седьмой,
Рай тысячелетний возвращен,
Ласковый, блаженный, золотой.
Но сквозь теплый обморок глубин
Чья-то мысль взметнется сгоряча –
Беспощадней яростных стремнин
Мысль о смерти – птицею с плеча!
Научиться б по-новому думать и петь,
Каждый день выбирать, словно тонкую сеть
Из слоистой, зеленой и скользкой воды,
По ночам не считать отголоски беды…
