Свободные полеты в гамаке - страница 11

В финальном варианте картины, впрочем, гроза была, о чем он с удовольствием сообщил Тонино.

Он был старше Данелии на десять лет и ушел раньше.

«У него все сложилось, – сказал Данелия, когда я пересказывал ему хронику хороших итальянских похорон. – А я хотел опередить Женю Примакова. Он бы позаботился, чтоб я был в хорошей компании: Вадим Юсов, Лёлик Табаков, Лёва Дуров, Слава Говорухин… Там есть рулетка, как думаешь?»

Он и оказался на Новодевичьем в этой компании.

Почетный караул и военные с карабинами напомнили кадр из его фильма «Настя». Правда, песню «Вот возьму и повешусь, тру-ля, тру-ля, тру-ля, тру-ля-ля» он не услышал. А услышал, как русские отцы отпели его на русском, а приехавший из Тбилиси священник прочитал прощальное слово патриарха-католикоса Илии II на грузинском языке.

Тут в инвалидном кресле с охапкой белых роз подкатила Галина Борисовна Волчек проститься с другом и режиссером, в чьем первом не сохранившемся фильме, снятом еще на Высших режиссерских курсах, играла Варвару, жену Васисуалия Лоханкина, с Евгением Евстигнеевым.

– Как хорошо выглядит Гия, – сказала она.

– Клянусь, Галя, ты выглядишь лучше.

– Ну тебя! – засмеялась Галина Борисовна, талантливая и в юморе.

В это время грянул залп ружейного салюта.

Она отъехала на своей «тачанке», посмотрела на красавцев в дорогой армейской униформе.

– Лучше бы они ему спели это… «на речке, на речке…» – Потом закурила и сказала: – А я, Собакин, любила с ним поговорить.

Но в конце своего дальнего похода у него осталось, пожалуй, мало партнеров для этого развлечения. Ему приходилось довольствоваться нашими беседами о впечатлениях (порой серьезных), которые мы накопили лет за сто шестьдесят жизней, если сложить.

– Рождение человека, – говорил он, глядя в окно на Чистые пруды, знакомые ему с детства, – это таинство Божие. И смерть – таинство. Человек ведь задуман по образу и подобию. Нет?

– Нет, – говорю я, как часто говорят грузины в начале фразы, даже соглашаясь. – Конечно!

– Жизнь – тоже таинство. Но если ее превратить в рациональную, просчитанную математическую модель и тем лишить тайны – разве не будет это разрушением божественного замысла?

– Конечно!

– Человек, созидание Господа, превращается в подобие цифрового носителя… Если всё можно проверить, то во что верить?

– Конечно!

– Или ты думаешь, что на Земле больше нет места для успокоительной мечты о том, что никогда не кончается?

У меня было желание ответить словами отца Гермогена из великой сцены прощания героя с этим миром в «Не горюй!», но сказал:

– Конечно! Хочешь конфетку?

– Нету у тебя.

В ходе эпизода прощания в фильме два крестьянина

приносят гробы в дом доктора и слышат веселую музыку

поминального застолья по не усопшему хозяину.

– Леван, там гробы принесли. Тебе черный или красный?

– Черный!

– Гия! – говорил я ему весело. – На каком доме

повесить мемориальную доску,

конечно, когда придет пора?

На этом или на Чистопрудном, двадцать три?

– На двадцать третьем. Где я жил с мамой.

Пока не удалось, извини,

но я помню.

– Отчего ты загрустил, Собакин?

– У меня ощущение, что живу вместо кого-то, кто жил хорошо и счастливо.

– Это ли повод?

– Но, может, кто-то чувствует, что жил вместо меня. Мне жаль этого человека.

Когда-нибудь Собакин все-таки позвонит и будет обласкан, ибо его вины в том, что он внезапно исчезает, нет.

Только свойство.