За спиной послышался треск и странное почмокиванье. Я обернулась. Большая мохноногая лошадь тащила розвальни, доверху набитые упаковками с кока-колой, пакетами засахаренного арахиса и коробками «Принглс». Я невольно хихикнула. Да, далеко зашел прогресс, вместо дров на саночках – любимая жратва американцев, отвратительная и вовсе не полезная.
Правил лошадью молодой парень в короткой светлой дубленке и темно-синих джинсах. Ноги в блестящих кожаных ботинках болтались на весу, руками в дорогих замшевых перчатках он сжимал грязные вожжи.
Увидав меня, «конюх» улыбнулся и крикнул:
– Давай, шевелись, залетная!
Я рассмеялась, юноша улыбнулся еще шире и пояснил:
– Моей «Ауди» тут нет шансов проехать, животом снег черпает, а Нюрка везде протащит…
– Где здесь монастырь? – спросила я.
«Извозчик» дернул поводья.
– Внизу, за оврагом, прямо идите, не сворачивая, как раз к воротам выйдете, только он мужской.
– Знаю, – отмахнулась я и пошла в указанном направлении.
Широкая дорога постепенно сузилась до размеров тропинки, по бокам возник лес. Тишина стояла замечательная, лишь под ногами громко и бодро скрипел снег.
Внезапно тропка резко завернула влево, открылось небольшое сельское кладбище, а за ним старая церковь из красного кирпича. В здании явно шел ремонт, стены были окружены лесами, стекол не было, но купола горели праздничным золотым блеском. Впрочем, ни одного человека на стройке я не заметила, лишь пустое ведро валялось у входа.
– Есть кто живой? – крикнула я.
По лесу прокатилось эхо и исчезло.
Дорожка бежала за здание. Там, на заднем дворе, я увидела трехэтажную кирпичную постройку, вход в нее закрывала отличная железная дверь, на косяке виднелся звонок, я нажала на пупочку, где-то вдалеке разнеслась бодрая трель. В двери приоткрылось небольшое окошко, карий глаз уставился на меня, а невидимый рот вежливо спросил:
– Что угодно?
– Рагозин Николай Федорович тут проживает?
– Извольте подождать, – все так же безукоризненно вежливо ответил голос, и окошечко захлопнулось.
Я прислонилась к стене и поежилась, мороз постепенно пробирался под куртку, хоть под ней и было два теплых свитера, а все равно холодно, да и сапоги не предназначены для прогулок по лесу, пальцы ног превратились в обледенелые деревяшки. Минуты текли томительно, наконец загремели засовы, и дверь распахнулась.
На пороге стоял высокий молодой мужчина, одетый в нечто, больше всего похожее на черный сатиновый халат, подпоясанный витым шнурком. На голове парня красовалась черная же шапочка, а густая борода полностью закрывала щеки, и только глаза, ярко блестевшие на лице, выдавали истинный возраст – лет двадцать пять, тридцать, не больше.
– Чем могу служить, дочь моя? – ласково спросил он.
Удивленная таким обращением, я спросила:
– Рагозин Николай Федорович?
– Нет, я отец Филарет, – пояснил парень.
– А где Рагозин?
Отец Филарет вздохнул:
– У нас нет такого.
– Как же так, – расстроилась я, – вот беда, я столько ехала, устала, замерзла, как собака, и зря…
Юноша покачал головой.
– Вы неправильно меня поняли. Господин Рагозин теперь носит имя отца Иоанна.
– Слава богу, он тут!
– Не поминай имя Господа всуе, – машинально заявил Филарет и добавил: – Да, тут.
– Позовите его, пожалуйста.
– Пройдемте в приемную, – велел собеседник, указывая рукой на низенькую деревянную дверь.
Я послушно пошла в указанном направлении и оказалась в небольшой, чисто вымытой комнате с дощатыми, не слишком ровными полами. В «красном» углу висели иконы, стены украшали картины божественного содержания, небольшой диссонанс в обстановку вносила лишь табличка в углу «Ответственный за пожарную безопасность о. Феоклист».
