Появилась голограмма командира корабля, который поблагодарил нас за полет, объявил, что в скором времени мы входим в плотные слои лунной атмосферы, затем очень вежливо, но крайне настойчиво попросил нас пристегнуть ремни и не вставать с мест до прилунения и полной остановки. Что мы послушно и сделали. Садились мы очень плавно. Еще издали внизу я увидел среди холодного мертвого лунного пейзажа, среди серой лунной пыли и невыразительных кратеров, покрывавших как отметины после оспы всю планету, – промышленный оазис, воздвигнутый человеческими руками гигантский, прозрачный, просто поражающий воображение купол СТК 3. Под куполом были видны различные здания, путепроводы улиц, даже ярко мерцающие огни голографических реклам.
Рядом с базой находился космопорт, он огромным яйцом как будто прирос, примкнул к куполу СТК 3. Возле взлетно-посадочной полосы были аккуратно расставлены грузовые шаттлы, и тут же отдельная стоянка для космических белоснежных яхт, которых здесь было примерно два десятка – на любой вкус и размер кошелька. Яхты стояли очень гордо, ведь они являлись воплощением благосостояния своих хозяев, их особого привилегированного статуса в обществе. Яхты терпеливо дожидались, пока их богатенькие, вконец развращенные деньгами владельцы и владелицы наконец вылечат свои, чаще всего надуманные врачами недуги.
Вертикальная посадка. Двигатели шаттла срываясь ревут, работая на полный износ. Легкий толчок. Шасси касается взлетки, двигатели слезают с форсажа и начинают работать в штатном режиме, уши перестает закладывать. Раздаются аплодисменты – так пассажиры благодарят пилота за проделанную работу. Шаттл неторопливо катится к месту выгрузки пассажиров – рукаву пассажирского шлюза, через который вновь прибывшие должны попасть в прилетный зал космопорта. Пристыковались.
Появились Анна Мари с Вирджинией, они легко открывают люк в переходной шлюз, при этом обе мило улыбаются и напоминают пассажирам, чтобы не забывали личные вещи в салоне. Ботаны гурьбой ринулись на выход, такое впечатление, что куда-то очень сильно торопятся, и велика вероятность, что опоздают. Никогда этого не понимал. Я из салона выходил последним. Анна Мари, стоявшая на выходе и о существовании которой я вчера еще не знал, не обращая внимания на Вирджинию, припечатала меня страстным поцелуем.
– Яр, милый, ты разве ничего не забыл? – спросила она, оторвавшись от моих губ, но продолжая прижиматься ко мне всем своим роскошным телом.
– Что именно?
– Ты же весь полет, как одержимый, требовал номер моего голографона.
«Ложь», – подумал я, ничего такого я не требовал, видит бог, даже не просил. Но, понимая, что весь спектакль предназначался для ушей и глаз Вирджинии, мол, смотри, подруга, и завидуй, какого я офицерика заарканила, вслух сказал:
– Ах да, да.
Не знаю, что уж такого поведала ей обо мне Анна Мари, но по завистливо восхищенному взгляду зеленых глаз Вирджинии, я понял, что она очень не против была бы оказаться на месте подруги. Выдав мне номер своего голографона, она еще раз страстно, со стоном, чтобы я не забыл, как нам было хорошо, поцеловала меня и с видом царицы Клеопатры благосклонно отпустила, разрешив мне проследовать на таможню. На прощание, сжав кулак, оттопырив наманикюренные большой палец и мизинец, соорудив из кулака подобие телефонной трубки, прижала руку к уху и прошептала одними губами:
