– Значит, был еще кто-то. Кто и на ограблении не засветился, и в курсе всего был. Про кого даже Листопад не знала, что он в курсе. Или все же сам Радов, что маловероятно. Ему тогда пришлось бы уходить незаметно, а это непросто было, учитывая тот переполох, что сразу после самоубийства поднялся. Свидетелей же куча была.
– И не смотря на эту кучу свидетелей, вы думаете, что Киру Листопад столкнул кто-то? Может, все же совесть замучила?
– Вряд ли, – твердо сказал Димыч. – Не похожа эта Листопад на наводчицу, вы уж мне поверьте.
Девяткин поверил. Потому что сам очень не хотел, чтобы Кира Листопад, погибшая в пятницу при совершенно странных обстоятельствах, оказалась соучастницей преступления.
А может потому, что при осмотре места происшествия сразу обратил внимание на правую руку потерпевшей. И эту руку, неловко вывернутую, как будто отдельно лежавшую, не мог забыть уже который день.
На очень светлой коже запястья четко выделялись четыре маленьких круглых синяка.
Как на яблоках сорта «белый налив», если слишком сильно схватить их пальцами.
Май
Сестру хоронили во вторник.
Накануне Дина позвонила мужу в Питер сказать, что задержится.
Собиралась говорить коротко и по делу. А вместо этого разревелась сразу. Хлюпала в трубку, понимая, что не может вытолкнуть из горла ни одного слова, пыталась показать что-то рукой, забыв, что Олег ее не видит.
– Хочешь, я приеду? – спросил он, не дождавшись. – Помогу там чем-нибудь, и вообще…
– Нет-нет, что ты! Не стоит. Ты все равно раньше завтрашнего вечера не доберешься, а похороны в обед. Какой смысл приезжать?
Муж на том конце линии замялся. Природный рационализм боролся в нем с общепринятой моралью.
– Но ведь неудобно получается. Это все-таки твоя сестра. Мы теперь родственники, и будет странно, если я совсем никак не приму участия.
– Милый, но ведь ты ее не знал совсем. Вы даже ни разу не виделись. Какие вы родственники? Так, чисто номинально. Твое присутствие на похоронах ведь ничем не поможет. А вот если ты уедешь на два дня с работы…
– Да, ты права, – согласился он с облегчением. – Работы на самом деле навалилось. Я тогда не поеду, ты объясни там родителям сама. Я тебе денег на карточку перевел, пригодятся.
– Спасибо, родной! Я постараюсь приехать как можно раньше. Даже в среду, если получится. Не скучай.
Попрощавшись с мужем, Дина пошла в ванную, умылась холодной водой. Очень холодной – специально спустила воду, чтобы стала ледяной. Кожу обожгло, и моментально заломило виски. Зато в голове немного прояснилось.
Она обвела взглядом тесную ванную комнату. Машинально отметила, что ремонт здесь просится уже года три, не меньше. У родителей все руки не доходили. А может, денег нет. Хотя Кира, вроде, зарабатывала неплохо.
Каждый раз приезжая домой, Дина заново привыкала к знакомой с детства обстановке. Несколько дней раздражали залежи поношенных тапок в коридоре и многочисленные стеклянные баночки на подоконнике. Эти банки мать собирала всю жизнь, сколько Дина себя помнила. Сначала это были банки из-под маринованных огурцов, накромсанных большими кусками, с крупными семенами, похожими на семечки, и маленькие баночки из-под майонеза, крышки для которых были страшным дефицитом, поэтому закрывались они куском полиэтилена, обвязанного вокруг баночного горлышка суровой ниткой. Еще большим дефицитом, чем мелкие крышки для майонезных баночек, считались банки с винтовыми металлическими крышками. Над этими банками мать особенно тряслась. Дине даже казалось в детстве, что мать ежевечерне пересчитывает их, как царь Кощей злато, и наверняка помнит каждую «в лицо». Батареи разнокалиберных банок занимали любое маломальское свободное пространство. Кухонный подоконник, полки фанерного шкафа в коридоре возле их с сестрой комнаты, стеллаж на балконе – везде стояла стеклянная тара, казавшаяся вечной, как мировой океан.
