– Нет.
Её ответ не удивил парня, он ожидал подобного, но решил попробовать настоять на своём.
– Ты совсем не любишь бабушку? Ведь крепкие мужские руки, могут сделать больше женских, хрупких ручонок.
– Да? – притворно удивилась она и снова остановилась, – И что же твои «крепкие мужские» руки, умеют делать по хозяйству?
Теперь остановился он, обогнав её на два шага, и обернулся:
– Да что угодно, – гордо сказал он и выпятил вперёд грудь. Хотя головой он понимал, что делать он вряд ли что-то умеет, по хозяйству, да ещё и в деревне. Он такие поселки видел только по телевизору и проезжая мимо на машине, или поезде.
– Наверное, ты умеешь колоть дрова? – не унималась она, начиная веселиться, – Или пропалывать грядки? Ах нет, ты точно сумеешь перекрыть крышу дома и починить сарай!? А также, наточить косу, сапу и лопаты, поправить забор, побелить дом, и ещё тысяча мелочей, которых ты никогда не делал и даже в глаза не видел.
– Я умею копать, – сказал он, уже без упрямой гордости в голосе, – Когда-то давно, мы с мамой сажали цветы, и я копал клумбы.
Её искрений смех, расслабил его и заставил улыбнуться.
– Ой, он копал клумбу, – хохотала она, – Цветы хоть после этого выжили?
– Представь себе, ДА! – чуть не выкрикнул он. – И до сих пор живут, – уже спокойно добавил парень и в его голове всплыло воспоминание тюльпанов, которые они когда-то посадили с мамой на даче. С каждым годом их становилось больше, и каждый раз ему становилось грустно. Ведь уже столько лет прошло, а мама так и не дала о себе знать, за всё это время. Девушка перестала смеяться, уловив его грусть.
– Копать уже давно ничего не надо. Огороды копаются весной, и тогда же и засаживаются. Сейчас им нужен только уход, который ты им дать не сможешь. Не говоря уже про остальные домашние дела в деревне. Прости, но я не возьму тебя с собой. Тебе там будет тяжело и скучно.
Он попытался что-то возразить, чтоб она хотя бы дала ему шанс, но она перебила его и сказала:
– Пойми, ты дитя каменных джунглей, но в живой природе тебе не выжить. Точнее, не прожить, – поправила она саму себя. – Ты не сможешь встать в пол пятого, чтобы подоить и выгнать корову на выпас. Накормить птиц и другую живность. На ходу позавтракать и весь день на солнцепёке сапать траву на огороде, собирать вредителей или урожай, или пасти тех самых коров, или делать запасы на зиму, или – она устала вздохнула, – в деревне очень много вроде бы простой, но тяжёлой работы. Для городских, это не отдых, и даже не развлечение, для них это каторга.
– Ты бы могла дать мне шанс попробовать, – сделал последнюю попытку он, уговорить её взять с собой в село, – я бы отвёз тебя туда на машине, твои знакомые и соседи, удавились бы от зависти, увидев мою машину и меня.
Уже договаривая это предложение, он понимал, что говорит самую большую глупость и теперь она точно ему откажет, но остановится не мог.
– Нет. И это больше не обсуждается, – отрезала она, дав понять, что разговор окончен. Ещё одну битву он проиграл, но идея, зарождавшаяся у него в голове, заставила его улыбнутся. Битва проиграна, но не война.
– Ну, и ладно, – сказал он, упорно скрывая наползающую улыбку на лицо, – ты вредная и спорить с тобой, что со стеной.
– Я пришла, – остановилась она и он огляделся. Они стояли возле академии. Он уже открыл рот, пытаясь возразить ей, но вовремя остановил сам себя. Тем более, чаще всего именно тут они и прощаются.
