Михеич был человек не брезгливый. При его работе брезгливость слишком дорого обходится. Он отодвинул в сторону мешок с бытовыми отходами и увидел под ним большой сверток, завернутый в заляпанный краской полиэтилен.
Краска на полиэтилене говорила о недавно законченном ремонте, а значит, в этом свертке вполне могли оказаться полезные вещи, к примеру, детали сантехники.
Михеич воровато оглянулся по сторонам, перегнулся через край контейнера, потянул за полиэтилен.
Под пленкой показалось что-то неприятно розовое. В душе Михеича шевельнулся противный червячок, захотелось вдруг бросить все и уйти отсюда как можно быстрее. И никогда не возвращаться в это нехорошее место. В самом деле, уж так запрятали эту помойку, вроде и домов-то рядом нету, откуда только мусор берется.
Но с другой стороны, сверток большой, вполне можно найти там что-то нужное. Не в его положении морду воротить.
Михеич потянул посильнее, что-то не пускало сверток. Тогда он дернул что было сил, полиэтилен разорвался…
И Михеичу стало плохо. Потому что это большое и тяжелое оказалось женским телом. Телом без головы.
Вот именно, ноги были, руки тоже, все остальное в наличии, а головы не было. Михеич почувствовал, как левое плечо и лопатку заломило, как будто схватил их кто-то когтистой лапой и не собирается отпускать. В глазах потемнело, и Михеич опустился прямо в жидкую помоечную грязь.
В это время кто-то пнул его ногой, и сверху послышался хриплый голос:
– Ты, старый пень, чего на чужом месте орудуешь? Отдай чего нашел, здесь я хозяин!
Голос принадлежал гнусному лохматому мужику, от которого несло невообразимой вонью. Уж на что Михеич человек небрезгливый, так и то закашлялся. Но запах подействовал на него как нашатырь – он малость оклемался.
Снизу Михеичу показалось, что мужик этот огромный, полнеба закрывает.
– Людей зови, – сказал Михеич слабым голосом, – вон, гляди, чего в мусорке было.
– Мама, – сказал мужик басом. Разглядел находку и бросился бежать сломя голову.
Михеич понял, что никто ему не поможет, и попытался встать. Не удалось, ноги по-прежнему не держали. Михеич подумал, что так он и помрет тут, на помойке, когда появились люди – дворник лопотал что-то по-своему, был еще какой-то тип, по виду мелкое начальство. Из-за угла заворачивала машина с синей мигалкой, как видно, местный бомж не совсем совесть потерял, позвал все же на помощь.
Инга вышла из диспансера и прислушалась к себе.
Все было не так уж плохо, лучше, чем можно было ожидать. Давящий ужас отступил, рука, сжимавшая горло, разжалась. Инга догадалась, в чем дело: она приняла еще одну таблетку, но главное – в кармане лежал целый флакон, и она знала, что в любой момент может принять еще. Хотя лучше бы этого не делать, пока она может бороться со своими страхами. Пока может бороться с ужасными воспоминаниями той ночи… Той ночи, когда вернулась домой и увидела распахнутую крышку погреба.
Инга снова услышала скрип ступеней под своими ногами, увидела подвал, освещенный неровным светом свечей, и мертвое лицо сестры.
Перед глазами снова заклубился черный мрак. Инга машинально потянулась за флаконом с таблетками, но усилием воли остановила себя.
Дзюба, конечно, мерзавец, но в одном он прав: не нужно увеличивать дозу, не нужно усиливать зависимость от этих таблеток. Сегодня она и так приняла слишком много. Пока можно держаться – нужно взять себя в руки.
