– То, что ты видел в Алферьево, это просто, – спокойно заметил Ракитский. – В Жуковском на авиасалоне пришлось делать кое что посложнее. У Миши Баканова чуть ли не самый большой и грузоподъёмный тепловой аэростат. К нему-то мы и подвешивали одноместный планёр, он первоначально назывался «Россия». Его спроектировали и сделали в мастерской Владимира Егоровича Фёдорова. Не слышал о таком конструкторе?
– Нет, к сожалению, не знаю такого, – признался Анпилов.
– А жаль. Талантливый человек, жаль только, что попал в такое время, когда стране таланты не нужны. Сейчас в почёте ларёчники, да ещё киллеры. Так вот, на этом аэростате и поднимали планёр, прицепленный снизу к корзине. На высоте 300 метров Баканов подавал мне сигнал готовности, а я сидел в кабине планёра.
Я закрывал фонарь кабины, нажимал рычаг отцепки, специальный замок, установленный на центроплане планёра, открывался, и я тут же переводил планёр в пикирование. Примерно в метре от земли я выводил планёр из пикирования, выполнял переворот на горке с выходом на вертикаль в направлении корзины, от которой только что отцепился. Бывало, на скорости двести километров в час мне с трудом удавалось увернуться от корзины, до которой оставалось не более тридцати метров. А на Ми-1…
* * *
Чёрный, сияющий новой краской, джип «Гранд Чероки» подъехал прямо к крыльцу недостроенного дома в солнечный летний день. Ракитский, прервав работу, оглянулся на шум машины и молча наблюдал, как из неё неспешно выбирается коренастый мужик в расписной майке и цветных, будто пошитых из ситца, шортах. Свободный крой делал шорты чем-то похожими на «семейные» трусы и, они, вопреки своему названию, были достаточно длинными, чтобы прикрыть ноги незнакомого и неожиданного гостя до колен. Из шорт упирались в землю короткие, кривоватые, с развитыми мышцами на икрах, ноги, всунутые в домашние шлёпанцы.
– Вы Дмитрий Александрович Ракитский? – спросил уверенным тоном незнакомец.
Ракитский утвердительно кивнул.
– Привет, – приезжий протянул руку для знакомства. – Вас рекомендовали мне друзья, как хорошего пилота.
В то время, как глаза Дмитрия Александровича независимо от него бесцеремонно изучали многочисленные и выразительные, явно со скрытым смыслом, наколки на плечах и груди нового знакомого, брови Ракитского самопроизвольно ползли вверх от удивления. До такой степени не вязался внешний облик приехавшего человека с интересом к авиации.
– Что, интересно? – спросил мужик. – Да ты не обращай внимания на эту живопись. Грехи молодости. Когда-то грабанули магазинчик, а сторож, дурак, шухер поднял. Верещал на всю округу, как будто свой сарай защищал. Вот и пришлось намять ему бока. Его потом еле-еле в больнице откачали.
– А что могут означать эти татуировки? – не удержался Ракитский.
– Эта, – мужик ткнул пальцем в изображение розы на плече, – эта первая у меня. Говорит о том, что совершеннолетие я встретил в колонии. А вот эта, – Ракитский перевёл взгляд на выколотый на груди горящий крест с колючей проволокой – «веруй в бога, а не в коммунизм». Ну, и так далее.
– Выходит, ты, находясь в тюрьме, переквалифицировался из ординарного грабителя в идейного борца с режимом?
– Выходит, – согласился мужик. – Там в какую компашку попадёшь. – Вместе с рядовыми продавцами гастрономов и универмагов, вокруг меня были и воры в законе, и политические. А это мужики интеллигентные, их деятельной натуре не давала развернуться советская власть. А теперь – живи, не хочу! Я, к примеру, вернулся год назад из Пермской области, там за Губахой, в самой глуши мой лагерь, ребята сразу же отстегнули маленько деньжат из «общака» на поддержку штанов. Теперь у меня, как видишь, машина нормальная, дом тоже достраиваю. Дом у меня, пожалуй, шикарней твоего будет.
