Роль поэта в Церкви именно в том, чтобы настолько внутренне усвоить, сделать своими слова Бога, чтобы возвратить их Ему совершенно естественно, свободно ими изъясняясь. Бернард с любовью отдается этой своеобразной игре. Приемы, с помощью которых он говорит о Библии, невероятно разнообразны: то он пытается исчерпать все значения одного слова, то сосредотачивается на его этимологии; то группирует вокруг одного ключевого слова, становящегося чем-то вроде главной темы, выражения, которые его оттеняют и ярче проясняют его смысл; в другом месте он изменяет букву или слог: меняет claritas на caritas; или же переходит от одного слова к сходному: от aemulemur к epulemur, так что идея праздника оказывается следствием идеи любви и милости. Он включает одну библейскую фразу в другую, изменяет цитату, но так, что ее вполне можно узнать. Время от времени, чтобы удивить, он позволяет себе намеренно изменить смысл или же ставит какой-то стих в контекст, отличный от его собственного, чем придает ему смысл, почти противоположный первоначальному и этим достигает совершенно неожиданного действия. Все искусно продумано; ничто не произвольно. Разумеется, здесь есть некая изощренность, но она не исключает непринужденности. Иногда начинаешь догадываться, как функционирует «психика», которую можно было бы назвать библейской: одно слово или даже один звук словно окликает душу издалека, пробуждает в памяти фразу, в которой находится и которая будет вскоре процитирована в подходящем контексте. Но использование всего этого библейского языка подчиняется определенным правилам и соответствует определенным требованиям. Бернард обладает своего рода библейской логикой, переплетающейся с библейской риторикой и библейской поэзией, и результат этого союза чаще всего оказывается удачным. Бернард блестяще владеет и другими стилями, но полнее всего раскрывается в библейском. Именно здесь он больше всего является самим собой.
Чем же вызвано это желание «изъясняться Библией»? Может быть, это просто развлечение образованного человека? Да и достойно ли так обращаться со Словом Божиим? Следует помнить, что в монашеской культуре Средневековья общение с Библией было общением с Самим Христом. Использование библейского языка было отнюдь не стилистическим приемом; это был способ продлить богообщение, совершавшееся в момент чтения и слушания Священного Писания или молитвы над ним. Библейская «игра» вовсе не означает, что человеку безразличен истинный смыл слов; она предполагает, что он, насколько возможно, его знает. Человек не ставит себя ни вне Писания, ни над ним. Он пребывает внутри. Библия же говорит не о каких-то объективных или внешних человеку вещах; она говорит христианину о том, чем он живет, о том, что есть самого сокровенного в нем самом. Читая Писание, каждый член Церкви может удостовериться на себе в том, что истинно для всего искупленного народа. Вера и усердие позволяют открыть в Библии нечто иное и гораздо большее, чем историческая и филологическая экзегеза. Они позволяют вступить в общение с Богом. Это Его человек постигает и достигает через посредство Священного Писания; в Его присутствии черпает бесконечное благоговение к словам, которые были написаны по Его наитию, пользуясь ими с сыновней свободой. Все то, что пишется ради хвалы Богу, становится новой песнью, поэтическим творением; внутренний человек ликует, воодушевлен и все, что он говорит, – это песнь любви, вдохновленная Духом:
