Пальцы Олега ощупывали за спиной шероховатую жердь и вдруг задели рукоять ножа. Он передернулся: как можно такое забыть?
Стараясь выглядеть парализованным от ужаса, осторожно высвободил нож, крепко взял за рукоять. Тролль медленно ступил ближе, красные горящие глаза едва не прожигали дыры в жертве.
Над головой громко каркнула, пролетая, ворона. Тролль на миг бросил на нее взгляд, тут же перевел на противника, но рука Олега уже метнулась с такой скоростью, что сам увидел лишь смазанное движение. Тролль булькнул, словно поперхнулся вином, глаза его вылезли из орбит. Из горла торчала рукоять ножа. Чудовищные мохнатые лапы конвульсивно дернулись, меч выскользнул, ударился о камень, подпрыгнул и остановился.
Тролль ухватился за нож, качнулся. Олег увидел в огромной ладони темное от крови лезвие, в горле зияла дыра, из нее освобожденно плеснула пенящаяся струя. Кровь выхлестывала, как горный поток, булькала, в лунном свете поднимался пар. Шатаясь, тролль с ножом в вытянутой руке шагнул к Олегу. Его глаза горели так, что Олег ничего не видел, кроме пылающих красных огней.
Не отрывая взгляд от тролля, Олег подхватил меч, отскочил в угол. Они застыли на миг, пожирая друг друга глазами. Олег занес меч – тяжелый, острый, с загнутым лезвием. Тролль качнулся и снова пошел, вытянув далеко вперед руку с ножом, – залитый кровью, хрипящий, осатанелый.
Олег удержал меч, не ударив, – тролль рухнул во весь рост, словно подрубленное дерево.
Томас бессильно свисал в цепях, в полузабытьи, когда услышал щелчок засова и тихий голос:
– Сэр Томас, не шарахни меня по башке!
Дверь приоткрылась, в щель скользнула знакомая фигура. Томас вскинул голову, с недоверием смотрел на калику: меч на поясе, в руке нож. Тот остановился посреди застенка, давая глазам привыкнуть к догорающему факелу.
– Похоже, тебя самого шарахнули…
Он подошел ближе, взялся за крючья, где висел истерзанный рыцарь. Мышцы на плечах вздулись, Олег засопел, рванул – и железный штырь со скрипом выдвинулся из стены. Томас не верил своим глазам, но калика засопел над левой рукой, дернул – и Томаса отделило от стены.
В тесном помещении пахло горелым мясом, воздух был спертым. На стене висели крючья, щипцы, пилы, железные прутья для протыкания ног, особые щипцы, коими полагалось выламывать зубы, рвать губы. В углу небольшой горн, горка поленьев. Томас с гримасой потер распухшие запястья:
– За дверью страж?
– Он там и остался, – ответил калика. Голос его звучал буднично, почти сонно. Он словно бы не помнил, что шею ему натерло толстое железное кольцо, где даже в полутьме виднеются глубоко вырезанные буквы, дескать, сей раб принадлежит барону Оцету. В руке тихо позвякивала связка ключей, что раньше висели на поясе тюремщика. Он печально оглядел застенок, спросил тихо: – Идти сможешь?
– Кости целы, – сообщил Томас злым голосом, в котором проснулась надежда. – А что жгли и били… Только и того, что на этот раз не дал сдачи!
Он со злостью лапнул ошейник раба – тот жег кожу дни и ночи, но калика уже оглядывался от дверей, Томас выскользнул следом, зажмурился от яркого света: в коридоре два светильника. Калика скользил как тень, на ходу швырнул связку ключей под тяжелые ворота – оттуда вытекала широкая струя нечистот. Послышалось испуганное восклицание, зашлепали босые ноги.
– Там пойманные рабы, – объяснил Томас зачем-то. – Ты знал?
