Святые и дурачок - страница 24

И характеры их несхожи до противоположности.

Симон прост; Савл сложен. Симон импульсивен; Савл последователен – иногда даже страшно до чего последователен.

Симон (с ним мы уже шапочно познакомились через брата Андрея) прост и в смысле нераздельности личности, и в смысле разума: прозорлив и тут же наивен. Это мы видим в его поступках и во всех образчиках его речи, которые сохранились в Евангелиях.

Вот дивное чудо: на бурном озере в сумерках, догоняя лодку, идёт по водам Учитель. Все ошарашенно молчат, и только Симон восклицает – глупее не придумаешь:

– Господи! Если это Ты, повели мне прийти к Тебе по воде!

И услышав в ответ: «Иди!», – выскочил из лодки и пошёл – и тут же испугался и стал тонуть… И опять крик простого человека:

– Господи! Спаси меня!

Как ребёнок! Вытащив за руку из воды, Учитель говорит ему, как родители сорванцу-дитятку: «Дурачок, ну что же ты!», – с той же интонацией:

– Маловерный! Зачем ты усомнился?

Или вот на горе, на укромной лужайке, укрытой от посторонних глаз зарослями цитрона, мирта и корявыми стволами фаворского дуба, Учитель вдруг прорастает божественным светом, и рядом с ним откуда ни возьмись появляются два мужа, и всё вокруг пропитывается чудом, как облаком… И опять изумлённо молчат все, кроме Симона, а он бормочет невменяемое:

– Господи! Хорошо нам здесь быть! Давай сделаем три шалаша – Тебе, Моисею и Илии!

Но, к примеру, когда от Учителя, не поняв его слов и не поверив им, уходят многие ученики, на вопрос «не хотите ли и вы отойти?» Симон отвечает так же просто и так же неразумно:

– Господи! К кому нам идти? Ты имеешь глаголы вечной жизни: и мы уверовали и познали, что Ты Христос, Сын Бога живого.

И много позже, после троекратного отречения, после обретения Воскресшего на троекратное же «любишь ли меня?» произносит с мукой, но не раздумывая:

– Ты всё знаешь, Ты знаешь, что я люблю Тебя!

Да, было: он трижды отрёкся. Но так случилось потому, что он дальше всех пошёл за Учителем – в самую пасть зверя, во двор к первосвященнику. Никто не посмел, а он пошёл. Не задумываясь о последствиях. И теперь, увидев Воскресшего на берегу Тивериадского озера, он бросился в воду как был, нагишом, и поплыл к берегу, не успев подумать, что в лодке было бы удобнее и быстрее.

У Симона действие идёт из сердца, опережая мысль и страх.

Поэтому и Учитель говорит Симону такое, что никому другому:

– Ты – Камень, и на этом камне Я создам Церковь Мою.

И тут же, через несколько минут, на попытку простой Симоновой жалости:

– Отойди от Меня, сатана! Ты Мне соблазн! Потому что думаешь не о том, что Божие, но что человеческое.

Только что – фундамент Церкви, и вот – «отойди, сатана». В простоте Симона – противоречие, и это самая суть двухполюсной человеческой природы: тянется вверх и тут же падает вниз; поверни так – прекрасен, поверни сяк – урод. Симон – человек, такой же, какими, наверно, были первенцы Адама.

Таков он до некоего момента, о коем ниже.

Совсем другое дело Савл. У этого всё определено, продумано и направлено к цели. Ярость и расчёт. Он никогда не смешон, никогда не наивен. Правда, мы не слышим пока его речи: в Евангелиях Савла нет… Вернее, он, может быть, и есть – в массовке, в толпе, вместе с ребятишками, вопящими «Осанна!» и размахивающими пальмовыми ветвями. Его речь зазвучит гораздо позже, за неким рубежом, который тоже пока нам неизвестен. Но если в Симоне простота оборачивается раздвоением силы и слабости, то в Савле сложность мысли подкрепляется ударной сосредоточенностью действия. «Савл терзал церковь, входя в дома и влача мужчин и женщин, отдавал в темницу». «Савл же, ещё дыша угрозами и убийством на учеников Господа…» (Де. 8:3; 9:1)