Глаза капитана горели, словно два маленьких солнца, то наполняясь блеском расплавленного золота, то становясь почти карими и я затаил дыхание, подчиняясь этому низкому, бархатному голосу, который словно бы звал навстречу той самой свободе, даря ее мне, как ребенку дарят сказку. В голове слегка зашумело не то от непривычно крепкого алкоголя, не то от внезапной волны радости, теплыми мурашками раскатившейся внутри, и я на миг представил себе Свободу так, как видел ее сидящий напротив пират – нежно укрытую морскими ветрами и поднятую к небесам волнами шторма, опаленную до черноты южным солнцем и пропитанную до самого нутра ароматами полыни и рома. Я улыбнулся, удивленно понимая, что опять забыл дышать и сделал глоток из стакана, ставшего почти горячим в крепко сжимающих его пальцах.
Раздавшийся снаружи вопль:
– Твою мать, кто отдал приказ поднять бочки на борт! Живо найдите мне этого сукина сына, якорь ему в…! Сколько раз было повторено капитаном, куда вы эти бочки должны себе засунуть и когда! Разгружай, собаки, пока я вам … в … не загнал по самые гланды!
– Так ну, терр боцман, это прямое распоряжение терра штурмана было, мы думали… – громко и испуганно загомонили сразу несколько голосов, а следом раздался хлесткий удар и грохот, словно с неба уронили на палубу огромный камень. Кто – то заорал и заматерился, где – то зазвенела сталь и вновь что-то с неимоверным грохотом обрушилось, заставив палубные доски низко загудеть
Капитан на секунду спрятал за темными ресницами, вновь ставшие алыми, зрачки и соскочил со стола. Улыбнулся, удержав меня за плечо на кресле:
– Отдыхай, малыш, ничего сверхъестественного не происходит. Пока ты в этой каюте – тебе сам черт морской не страшен, помни! – и, насмешливо сощурив глаза, летящим своим, быстрым шагом вышел за двери.
Снаружи, буквально в толику секунды, воцарилась резкая тишина, после чего незнакомый хриплый голос рявкнул во всю мощь легких владельца:
– Капитан на палубе!
И нестройный, но дружный хор голосов оглушительно проорал незнакомое мне слово: «Йораннгхар!», заставив стены каюты вздрогнуть.
Корабль качнуло и дверь, неплотно прикрытая пиратом, захлопнулась, отгораживая меня от происходящего снаружи уже окончательно. Как бы я не прислушивался, до меня долетали лишь обрывки голосов и звуков, точно сам корабль, не доверяя чужаку, оберегал от меня секреты своей команды. Вздохнув, я вновь откинулся на спинку кресла и, машинально сделав еще один глоток чудесного напитка, повторно обвел взглядом каюту, остановившись на портрете незнакомого юноши. В теплом свете огней он дышал и улыбался, словно живой, нежно-сиреневые глаза манили к себе, не давая оторваться и я, словно в трансе, поднялся с кресла и осторожно приблизился к еще одной чудесной тайне капитана Фаанмико.
Неведомый художник, казалось, вложил в портрет душу. Или продал ее Дьяволу, насыщая тонкие черты идеально прорисованного лица неведомой, необъяснимо сильной магией. Цвета и оттенки смешивались и переливались на холсте, точно радуга после дождя, то становясь пастельными и почти бесцветными, то вдруг взрываясь бешеной гаммой огненных брызг. Мальчишке на портрете сложно было дать старше семнадцати лет, но вот взгляд – теплый, по – взрослому уверенный и спокойный делал его старше, как минимум, в два раза. Я опустил глаза в правый, нижний угол, ища подпись художника. Взгляд наткнулся на выполненные черной тушью строки: «Риор, ин’хьяго ле вьордиен ди’жерр меленгри ауэй…»
