– Ну ничего себе! – от неожиданности присвистнул Лис.
– Ой, да что это вы в доме свистите, благородный господин! Денег же не будет!
– На вот тебе, не отвлекайся. – Лис вытащил из кошеля серебряный динарий. – Что дальше-то было?
– А что было? – Кабатчик ловко прибрал монету и развел руками. – Вроде бы змеи никого не тронули, только шипели да головами кивали, когда кто с места двинуться хотел. А мальчонка – тот взял да и ушел, куда глаза глядят, а как ушел, так змеи вновь обернулись кто копьем, кто путами. Но только все едино: плыть туда нынче боязно. Сын погибели на воле гуляет.
– Обалдеть, – подытожил Лис, поворачиваясь к графу Квинталамонте. – Ну шо, монсеньор, какие есть мысли?
– Есть, – со вздохом признался Камдил. – Безрадостные. Одна деталь настораживает.
– А конкретней?
– Представить себе не мог, что Федюня умеет свободно изъясняться на валлийском наречии.
Брат Россаль сдавленно кашлянул, пытаясь таким образом привлечь внимание настоятеля Клервосской обители. С самой заутрени аббат безмолвствовал. Он стоял на коленях и, молитвенно сложа руки перед грудью, пристально глядел на распятие, висящее на стене в его убогой келье. Казалось, что душа преподобного Бернара ныне вознеслась в горние выси и пребывает там меж ангелов у престола Господня. После внезапного и необычайного возвращения из Британии он вообще мало говорил, лишь изредка вызывал к себе одного из смиренных братьев и диктовал послание к мирянам, будь то владыки земные или же последние свинопасы. И всякий раз каждое его слово громыхало набатной бронзой и жгло каленым железом.
Вечером в скриптории монахи аккуратно переписывали текст послания, а наутро оно уже отправлялось с гонцами по городам и весям христианского мира.
– Кто прибыл, брат Россаль? – Бернар Клервосский неожиданно вышел из оцепенения и резко повернул голову к ждущему распоряжения монаху.
Брат Россаль опустил глаза. С недавних пор он чувствовал, что попросту не может выдерживать прямой взгляд настоятеля. Он был точно наполнен живым огнем – пламенем божьего гнева, испепелившим Содом и Гоморру. Едва уловив его, любой из братии начинал тут же невольно вспоминать все прегрешения от детских шалостей до сего дня.
– Посланец его святейшества ожидает в трапезной. Я велел накормить его с дороги.
– Он что же, болен?
– Нет.
– Так отчего же ты решил кормить его в этот час? До общей трапезы еще несколько часов.
– Но, ваше преподобие, он устал с дороги. Путь был неблизкий.
– Посвятивший жизнь Божьему служению да не позволит слабости взять верх над повелением Господним. Впрочем, чего другого ожидать от слуг растленного владыки Рима? – Бернар отвернулся, бросив на прощание: – Зови!
Брат Россаль, пятясь, вышел из кельи, оставляя настоятеля наедине с Творцом небесным.
– Отец мой наложил на вас тяжкое иго, – точно вослед ему прошептал Бернар. – А я увеличу иго ваше. Отец наказывал вас бичами, а я буду наказывать скорпионами.
Посланец святейшего папы был крайне раздосадован. Конечно, христианское смирение велело простить не в меру ревностному собрату приказ лишить его – доброго христианина и почитаемого в самом Риме священнослужителя – такой малости, как кусок хлеба после долгого пути. Это было неслыханно, но с чудачествами Бернара Клервосского приходилось мириться. Всякому нынче было известно, что благодать Господня пребывает с неистовым аббатом, а уж пути Всевышнего неисповедимы.
