Многие заложили свои квартиры – надо было выдюжить хотя бы первую, самую трудную пору, а там, решили, видно будет, как жить дальше. Гордеев тоже заложил свою квартиру.
Иного пути у него не было, только этот – никаких других вариантов.
Когда бабы, работающие на «Корросе», собрались на свою маевку и потребовали увеличения зарплаты, – они отлично понимали, что труд их стоит больше, чем они получают, – к крикуньям вышел управляющий – низенький квадратный кореец в крохотных золотых очках, с носиком-пуговкой, популярным в русских селениях, и гаркнул что было силы:
– Тях-ха!
За время пребывания в России этот способный человек изучил не только наш язык, но и обычаи, знал, чем можно испугать русскую бабу – не ружьем, не ножом, а только криком… Бабы разом притихли, уставились выжидающе на управляющего, хотя были готовы проглотить его… А что – вполне мясистый господин, вполне можно отправить его в желудок… В сыром виде. Как устрицу. Хренком только надо сдобрить.
– Чего вы хотите? – спросил управляющий у женщин, как будто не знал, чего они хотят.
– Повышения зарплаты, – громко ответили ему женщины, – и нормальных условий на производстве. Не то даже отойти в туалет нельзя, так и сидим с переполненными мочевыми пузырями.
Грубо это было, конечно, но трудящиеся женщины понимали, что по-иному к этому страшному коротышке обращаться нельзя.
Управляющий, зная здешних женщин, знал и другое – любая его правота, даже самая неправая, самая лживая, безобразная, оскорбительная, за которую под глаз подвешивают фонарь, возьмет верх над правотой этих зарвавшихся баб. Их правота – тьфу! Он сделал пренебрежительный жест.
– Я бы на вашем месте даже дышать перестал, не то чтобы обращаться с какими-то глупыми просьбами. – Густой плевок шлепнулся под ноги работницам. – Не нравится вам фабрика в городе Партизанске – я переведу ее на Филиппины. Там живут люди более сговорчивые и никаких дурацких требований насчет туалетов выставлять не будут.
Так сучанские женщины и остались ни с чем, продолжить «дипломатические» переговори они не рискнули.
Вечером, когда Гордеев жарил дневной улов – набрался увесистый пакет «оленьих рожков», Почемучка прыгал рядом и задавал очередные «почему?», на которые отец отвечал обстоятельно, как и положено отцу, иначе сын будет недоволен, а этого Гордееву очень не хотелось бы, – раздался звонок в дверь.
– Кто это мог быть? – недоуменно спросил отец у Почемучки.
Тот по-взрослому приподнял одно плечо:
– Не знаю.
У Гордеева нехорошо закололо сердце, он сделал пламя на газовой горелке поменьше, обратив синеватый плотный бутон в прозрачную плоскую розочку, поддел пальцем Почемучке под нос – следи, мол, чтобы добыча не подгорела, и пошел к двери. Открыл.
На лестничной площадке стояли трое. Одного из этой тройки Гордеев знал – это был человек грузинской внешности со скошенным набок крупным носом – в молодости он явно занимался боксом, там ему нос и свернули, грузин глянул на Гордеева в упор, в темных глазах его заполыхали злые огоньки, и грузин, нервно дернув ртом, опустил голову, двух других, круглоголовых, с гладко выбритыми «а-ля бильярдный шар» черепами, Гордеев видел впервые.
По-хозяйски отодвинув Гордеева в сторону, грузин прошел в квартиру.
Бритоголовые проследовали за ним. На Гордеева они даже не взглянули, он для них словно бы вообще не существовал. Гордеев ощутил в горле твердый комок, внезапно возникший, словно бы в глотку ему попал камень, застрял – ни туда ни сюда. Гордеев попробовал его проглотить, но это не получилось…
