Сын своего отца. Повесть - страница 2

– Но сын Абба был обвинён…

– В чем же? Лишь в том, что Рим считает его злодеем? Рим называет его убийцей? Я не видел этого убийства. А ты, винодел, сын Толомея? Ты видел, как Бар-Абба кого-то лишил жизни? А ты, Нахор? А вы, почтенные граждане?

Но Нахор спал, а почтенные граждане расценивали горячий спор как бесплатный спектакль и не собирались принимать в нем участие. Человечек же принял это молчание по-своему и сокрушенно произнёс, будто в назидание несмышленым детям:

– Вам говорят, что Бар-Абба убил, но не говорят, кого. Вам говорят, что он злодей, но в чем его злодейство? Не говорят. Ведь не говорят?

– Так кто же он, твой невинно осуждённый друг? Расскажи про него! – Винодел даже вышел из-за прилавка ближе к собеседнику, ожидая ответа на свой вопрос.

– Он хочет счастья всем. Он считает, что счастье – это довольство во всем. – Охотно ответил человечек, – Но такое счастье не готовы разделить с нами римские начальники. И так он стал им неугодным и опасным бунтарем. И он взят под стражу. И от того, что римский префект не скажет «этот неугоден, ибо хочет себе и другим счастья», он назван и злодеем, и убийцей! Вот кто таков мой друг и сын Абба, уважаемый винодел! Вот кто он таков, почтенные горожане!

– Какая ложь! Ты хитрые сплетаешь

Объяснения тому, что хочешь

Скрыть от остальных.

Ведь если ты и в правду друг злодею,

То знаешь подлинно историю его.

Его злодейство названо: убийство!

Ты хочешь получить от нас ответ,

Кого убил твой трепетный страдалец?

Который, по твоим словам, невинно

Был осуждён за то, что неугоден?

Он брата моего отца зарезал – вот что!

Он сделал это злобно, не жалея,

Не сомневаясь, не дрожа рукой.

Свидетельствую: кровь моей родни

Пролил твой друг, преступник, сын Абба!

Свидетельствую: Бар-Абба виновен!

И вся моя семья, и брат, мы все

Придём на место казни. Вместе будем

Мы слать свои проклятия убийце.

И горькой радостью своё наполним сердце,

Что дядя мой отмщен. Хотя отмщение

Не сможет к жизни возвратить его.

– Так ты и сказал ему, Регем? Вот это да! Я восхищён тобою, брат!..

– Прости, но – нет. – Регем виновато потупил взгляд, не смея посмотреть брату в глаза. – Я так подумал, но малодушно промолчал. Куда мне тягаться с таким хитрым спорщиком в ораторском искусстве. Мой дрожащий голос лишь рассмешил бы толпу и этих двух, и я был бы осмеян. «Смотрите, при усах и бороде, он не говорит как мужчина, а блеет как осел».

– Эх, Регем… Ты испугался смеха? И поэтому предал память моего отца, твоего дяди? Может быть ты и был бы осмеян. Но ты жив. А мой отец в могиле. И по-твоему справедливо, что его убийцу вот так бесстыдно выгораживают?

Его брат – свидетель спора на базаре – насуплено молчал.

– Я не виню тебя, – продолжил Кифа, отца которого и вправду злодейски зарезал Бар-Абба, – Нет, я не виню тебя. Ты и в наших детских играх был слабым, и подростком не лез на рожон. Природа позаботилась о том, чтобы с годами ты стал выше ростом, окреп и отпустил усы и бороду. Но о мужских усах и бороде ты печешься сильнее, чем о мужской чести. Ну что же – ты не осмеян, так оболган. Вижу, что тебе и без моих слов гадко от этого. Что же было дальше?

– Дальше произошло то, что заставило меня поспешить к тебе с признанием в малодушии. – Отозвался брат. – Этот самый лавочник, острослов и шутник, который из-под навеса расспрашивал клеветника и делал это так громко, что не осталось никого на всём базаре, кто не слыхал бы их разговора, снова обратился к сыну своему Фоме и велел угостить каждого молодым вином. И просил всех выпить за помилование Бар-Абба. Потом он запел «Тучны твои стада» и хор голосов на площади вторил ему. Затем во всеуслышанье он сообщил, что угостит любого, кто в день помилования Бар-Абба заглянет в его лавку. А затем он оставил сына рядом с кувшинами, сам же вместе с клеветником зашёл внутрь, продолжая громко расспрашивать о судьбе злодея Бар-Абба и о том, как много тот желал простому народу добра. Я решился было: выпил меду и поспешил за ними вслед, думая, что внутри, без посторонних, я смогу уличить его в клевете. Что же я услышал? Оба спорщика здесь вели себя как добрые приятели! Я слышал, что они так говорили: «Будь осторожнее впредь, не перестарайся со своим напускным удивлением! Ты слишком громко рассуждаешь о деле и это звучит подозрительно!» А второй отвечал: «Зато о деле услышал каждый! Это же сброд и ему нужно громко втолковывать, что вино польётся рекой, если только люди окажутся на площади и в своё время потребуют милости для Бар-Абба. Да ты и сам хорош, устроил целый спектакль. И кто такой этот Нахор?» А первый: «Да я его впервые видел! Но спит он крепко. Вот таких добрых сынов взрастил наш город». А лавочник ему в ответ: «Такой не вспомнит и своего имени. Ночью его выкинут на улицу, а там подберут римские солдаты и под утро всыпят плетей. Да так, что он снова забудет своё имя. То пьяный, то больной – у иного и одного занятия нет, а у этого целых два!» – и они засмеялись. А я, попятившись, выскользнул из лавки мимо Фомы, который продолжал угощать мёдом зрителей, и отправился к тебе домой, Кифа.