Удар посохом по спине чуть не заставил Элиля взвыть от боли. Старые раны от бича еще не затянулись до конца.
– Ты что, раб, совсем ничего не боишься? – завизжал гневно толстяк. – Как смеешь ты стоять передо мной. Мало с тебя шкуру спустили! Эй! – обернулся он к своим слугам. Вывести его во двор и побить палками!
– Прости, святейший, но он не твой раб, – вступился за мальчика однорукий охранник.
– Что! Ты еще смеешь перечить! Мне!
– Почему такой шум в священном месте? – никем незамеченный появился первый жрец Мелькарта. Все склонили головы. – Брат мой, ты показываешь недостойный пример младшим жрецам, оскверняя истошными криками Дом Бога-Покровителя. Непростительно.
– Но, твой раб остался стоять при моем появлении. Я требую его наказать.
– Ах, негодник, – притворно показывая, что он очень сердится, воскликнул первый жрец Мелькарта. – Конечно же, я его жестоко накажу! Приказываю сегодня на ужин оставить его без фруктов.
– Ты смеешься надо мной? – взвизгнул брат.
– Вместо фруктов дать ему мясо, – продолжал издеваться первый жрец Мелькарта.
– Ты меня унизил! Я доложу правителю! – Толстяк потрясал кулаками над головой в бессильной злобе.
– Опять старая песня, – презрительно усмехнулся старший жрец Мелькарта. – Давай, пойдем к правителю: будем ябедничать друг на друга. – Лицо его приобрело каменное выражение, а тон стал угрожающим. – Только кого из нас первого разжалуют в младшие жрецы.
Толстяк воровато огляделся на слуг, навостривших уши, и любезно промямлил:
– Брат мой, опять мы ссоримся, и все из-за какого-то жалкого раба. Пойдем, в святую комнату, помолимся вместе, побеседуем, как персоны, ближе всех стоящие к Покровителям.
Они отправились в целлу, куда разрешалось входить только избранным. Однорукий слуга, выпихнул Элиля, от греха подальше, из храма во двор. Мальчик, кипя от гнева и обиды, уселся на камень под стеной. Камень, нагретый солнцем, источал приятное тепло, словно живой.
– …Ты же получаешь неплохую плату за этого мальчишку, а с правителем не делишься, – услышал он над собой. Обернулся, поднял глаза. Узкое оконце выходило из целлы. Слабый дымок от воскуриваний взвивался наружу. Сладко пахнуло благовониями.
– Я правителю, и без того, отдаю много, побольше, чем твой храм, – отрезал жрец Мелькарта. – К тому же, я очень рискую, держа у себя этого щенка. Риск – дело дорогое.
– Хорошо! Согласен, – ныл первый жрец Баала. – Но зачем тебе столько добра? У твоего храма огромные привилегии. Только с твоего ведома торгуют рабами и лесом. Только от храма Мелькарта могут продавать пурпурную ткань. Только ты даешь разрешение добывать краску из моллюсков. Это не справедливо, Брат…
– А ты добейся таких же привилегий для своего храма. Попробуй, – поучительным тоном возразил первый жрец Мелькарта.
– Опять смеешься надо мной! Скажи хоть, что за девчонку тебе привезли? Дорогая, наверное?
– Почему ты вечно суешься в мои дела? Позаботься о своих блудницах. Большинство из жриц Баала постарело. Пора бы на невольничьем рынке приобрести молодых.
– Не доверяешь мне, брат. Обидно! Мы же служим одному правителю, – подлизывался жрец Баала.
– Но разным богам, – урезонил его жрец Мелькарта. Последняя фраза прозвучала, как просьба покинуть храм: – Ты всегда желанный гость в моем доме. – Слово «гость» он особо подчеркнул.
Элиля перевели в ученики стражников храма. Все они: семь человек взрослых и десяток мальчишек-учеников разного возраста обитали в просторной низкой пристройке с земляным полом и соломенной крышей, в том же грязном дворе храма Мелькарта. Почти в такой же жил Элиль среди кастратов. Вдоль неоштукатуренной каменной стены шел сплошной ряд лежанок из досок. Посредине стоял длинный деревянный стол и такие же длинные лавки.
