В избе церковного старосты Митрофана Мироновича Туркина горел свет. В катухе рычали собаки. Из печной трубы вылетали красные искры. Заглянули в окошко: хозяин с женой Дарьей пили чай. На левой ручке самовара висела вязка сушек.
– Пойдём! – потянул Николай за рукав Стратоника. – Где есть чай, там и вино найдётся!
Вошли в избу, сняли шапки, перекрестились. На этом закончилась вежливость Николая Ястребова. Неласковый на слово был попович.
– Ты почему нас не встречаешь? – заорал он на поднявшегося из-за стола хозяина.
– Что вас встречать? Не велики бары – сами дорогу знаете, – ответил спокойно хозяин.
Николай подбежал и схватил Митрофана Мироновича за грудки.
– Так говоришь: не велики бары! Ни я, ни Ефремов? – спросил Николай Ястребов и со всего маху кулаком по лицу, потом по загорбку. Не ожидавший таких ударов, Туркин упал на пол и закрыл лицо руками.
– Я тебя приучу уважать людей! – кричал рассвирепевший Николай и бил ногами лежащего старосту.
Жена Дарья, сухонькая пожилая женщина, кинулась отталкивать пьяного гостя. Тогда Ястребов ударил и её. Дарья отскочила к двери, сунула ноги в пимы и закричала:
– Что же ты делаешь, ирод паршивый? Убьёшь старика!
Но Николай Ястребов ничего не слышал. Он ещё раз приложил Дарье, а затем продолжил бить по рёбрам обмякшего человека.
Стратоник стоял у двери, молчал и крестился. Он боялся разъярённого собутыльника, знал, у него за голенищем нож, и он в любое время может пустить его в ход. Псаломщик не мог защитить даже женщину. Его библейские догматы угасли в вине. Теперь и телесность, и духовность оставили псаломщика у двери, словно прикованного к полу. В голове царствовало хмельное непонимание происходящего.
Дарья выбежала в ночь с криком:
– Убивают!
Бросилась к одному, другому светящимся окошкам. Металась от избы к избе, стучалась в двери, сзывала мужиков остановить пьяного Ястребова. Простоволосая, в накинутой на плечи шали, она заскочила в избу Константина Сотникова. Константин Афанасьевич ещё не ложился, накинул на плечи брезентовый плащ, зашёл за плотниками Иваном Тырышковым и Николаем Петуховым.
– Мужики! Выручайте! Подмога нужна. Человека бьют! – попросил Константин Афанасьевич.
– А кого? – спросил Иван Тырышков.
– Старика Туркина бьёт сын отца Иоанна! – ответил приказчик. – Сегодня половина мужиков не работала, скиталась по пароходам в поисках хмельного. Староста Дудинского Григорий Каргополов запрет наложил на продажу вина, пока не закончится летняя навигация и рыбалка. А пароходники нам всё дело портят. У них всегда вино на мен. А потом драки, кражи, поножовщина.
Зашли в избу. Туркин лежал на полу без чувств.
– Что же ты, попович, избиваешь старика? – подступился к нему Николай Петухов. – Как изверг какой!
И хотел взять Ястребова за загривок. Николай отскочил к окну, выхватил из-за голенища нож и закричал:
– Не лезь, а то зарежу!
Потом кинулся в дверь, размахивая перед собой ножом. Прибежал домой, спрятал нож и, как ни в чём не бывало, лёг спать.
– Никуда он не денется! – сказал равнодушно Константин Афанасьевич. – Завтра днём повяжем как миленького.
Сотников с плотниками склонился над Митрофаном Мироновичем. Он ещё дышал. Глаза были закрыты. На бледном лице синело три пятна от ударов. Приказчик попытался взять лежащего за бок. Рука ушла в нутро.
– Да он ему рёбра поломал! – сказал Сотников, ощупывая тело. Изо рта Туркина побежала кровь.
