Вокруг толпились люди, смотрели, долго не отходили, и когда я наконец пробрался вперед… Сначала я увидел раковину – я сам собирал такие, только поменьше, во время наших поездок к морю. Потом прочел надпись на табличке – «Сандро Боттичелли. Рождение Венеры». А потом… Потом я поднял глаза и увидел…
Она… Она действительно была богиней. Нежная, неземная, невесомая. Венера по имени Симонетта. Конечно, не мог восьмилетний мальчик Сандро понять все то, что хотел передать Сандро-художник, но, пусть неосознанно, я ощутил его вечную тоску. Понимание пришло позже, но она – эта тоска – поселилась во мне тогда. Она – это невозможность овладеть красотой. Невозможность ею владеть. Не любовь – глубже, страшнее. Вечность – и один благосклонный взгляд. Может ли мужчина предложить больше?
Так может быть, мое имя – не случайно? Я – Сандро.
И значит, она всегда должна быть рядом – моя Симонетта…
Я постелил ей в родительской спальне. Сквозь прорехи между балками заглядывала Малая Медведица. Ночь была теплая. Сам я устроился рядом, в соседней комнате, и, перед тем как провалился в сон, – видение? Сима – тоненькая, в короткой ночной сорочке, ее легкий поцелуй в щеку, пожелание спокойной ночи… И – уже в полусне – последняя отчетливая мысль: какая же она вся-вся – моя…
Меня разбудило пение птицы – одна-единственная короткая трель, музыкальная фраза, бесконечно повторяемая на все лады. И я вышел ей навстречу, на крыльцо, встречать восход. Уселся на гладкие каменные ступени, посмотрел на восток. С первым лучом солнца я почувствовал – рядом и сзади – ее, Симу. Вот она неслышно подходит, садится, обхватывает руками колени и кладет на них голову. Улыбается, смотрит на солнце, молчит.
– Еще очень рано…
– Пусть… Зато хорошо. Мне всегда жалко времени, когда хорошо…
– Ты в самом деле уверена? Правда – хорошо?
– Да, очень.
– И отчего же?
– От красоты. От того, что здесь – тихо. Оттого, что – дом…
– Но ты – чужая, ты же с севера. Что тебе эти холмы?
– Не знаю… Мне кажется… Я еще никогда не думала о старости, о смерти, а сейчас вдруг… Я вдруг поняла: есть места, где хотелось бы умереть…
– Тебе – умереть? Что за глупости…
– Не глупости, не глупости. Умереть не для того, чтобы не жить. Умереть для того, чтобы обрести покой. А обрести покой здесь, среди такой красоты, – что может быть лучше?
– Вот как. Обрести покой…
– Все ищут покой. И ты тоже. Разве нет?
Я наконец поворачиваюсь и смотрю на нее.
Волосы спутаны, ласковое, утреннее, чуть припухшее со сна лицо. Яркие – вот-вот брызнут соком – губы. Открытые плечи, еще не тронутая солнцем грудь…
Зачем она здесь? После стольких лет тоски – что мне в этих словах, в этих губах, в этом теле? Разве можно утолить мой голод, которому столько лет? Взять ее сейчас – легко. Взять, выпить… А что потом? Вечность – ведь это колодец без дна. Бросишь камушек – и ни звука в ответ…
– Ты – Симонетта. Ты – мой камушек. Я тебя…
Но я молчу.
…Солнце вылупилось из-за горизонта, залило холмы, потекло по горным тропинкам, пришло в город и затопило его весь. Всю Флоренцию.
Снова, как всегда, настало утро…
– Симонетта, одевайся, нам пора. Летиция ждет нас к завтраку…
Здесь тихо. Грубые полотняные скатерти, простая еда, теплый хлеб. Летиция – моя кормилица, моя крестная мать. Я помню ее столько же, сколько помню себя. Она просто была – всегда. Так же, как и улыбка на ее широком добродушном лице. А еще – обжигающий кофе и болтовня сквозь смех. У нее восемь детей, и она рассказывает про каждого отдельно. Четверть часа – и они говорят с Симой так, словно она выкормила и ее тоже.
