Тяжелый комок подступил мне к горлу. Я подумала, что, возможно, из-за моей мигрени воспринимаю всё не так, как следует, и слышу всякие нелепые вещи. Дрожащей рукой я провела по лбу, пытаясь прийти в себя. Нет, вероятно, я все правильно поняла, и Лерабль сказал то, что сказал. Он был у Валентины. Произошло недоразумение. Непонятное, досадное недоразумение.
– Она не могла так сказать, – произнесла я почти уверенно. – Здесь, конечно же, какая-то ошибка.
–– Здесь нет ошибки, уверяю вас, – убийственным тоном сказал Лерабль.
Он неторопливо вынул из кармана сюртука лист, сложенный вчетверо, и разложил его передо мной.
–– Читайте, гражданка.
Я прочла – всего несколько слов, ибо читать остальное и нужды не было:
«Я, Валентина Брюман, жена Жака Брюмана, свидетельствую, что не видела ничего, касающегося обстоятельств падения гражданки Клавьер с лестницы, и застала её уже лежащей у ступенек. Каждое моё слово – правда, и я готова подтвердить это под присягой, в чём и расписываюсь».
Я не знала, чьей рукой это написано, но понимала, что совершать подлог для Лерабля – это ненужная глупость. Подлог рано и поздно выяснился бы, и Валентина неизбежно взяла бы свои слова назад. Стало быть, пользы Клавьеру не было бы. Польза могла быть лишь в том случае, если Валентина действительно сказала то, что было здесь написано.
– Она не могла, – пробормотала я растерянно.
–– Но она говорит именно это и ничто другое.
–– Но как же… Посудите сами, как она могла не видеть? Она же стояла внизу, в вестибюле!
–– Она стояла спиной к лестнице, ибо наблюдала за тем, как кучер подаёт к крыльцу карету. Это истинные слова гражданки Брюман. А вот вы… Что скажете на это вы?
Я в бешенстве произнесла:
–– Не знаю, чем вы шантажировали Валентину и чем на неё повлияли, но то, что она ничего не видела, означает лишь полную её неосведомлённость и ничто другое. И, конечно, не дает вам права смотреть на меня так обвиняюще.
О, я уже всё поняла… Пока я три дня страдала от головной боли и предавалась раздумьям, Клавьер вовсе не проливал слёзы и не грустил. Он развил лихорадочную деятельность: купил Лерабля и, без сомнения, ещё дюжину полицейских, обвинил меня в своих показаниях, нашёл какой-то дьявольский способ лишить меня свидетельницы. Он действовал. И вот результат – я по уши в сетях какой-то интриги. Впрочем, по виду Лерабля можно понять, что игра не закончена…
– Валентина ничего не знает, – повторила я решительно. – Стало быть, вы, как юрист, понимаете, что свидетелей происшествия нет. Вы не можете полностью верить ни Клавьеру, ни мне. Значит, дело зашло в тупик и…
– Не совсем.
Я молчала, предчувствуя какую-то каверзу.
–– Есть ещё один свидетель, гражданка. Это лакей, который был в то время в вестибюле.
У меня потемнело в глазах. Я сразу догадалась, что всё это означает. Клавьер купил лакея. Лакей что угодно скажет за деньги. Я должна была это предвидеть.
–– Он поливал цветы в это время и видел…
–– Что?
–– … видел, как вы умышленно, изо всех сил толкнули Флору Клавьер и сбросили её с лестницы.
Я с криком возмущения вскочила на ноги.
–– И вы… вы верите какому-то лакею?
Это был глупый, нелепый вопрос, я это и сама сразу осознала. Это был возглас отчаяния. Я уже отлично понимала, что Лерабль – активный участник интриги, организованной Клавьером, и что спрашивать его, верит он или не верит, – совершенно не имеет смысла…
