– Что это там, у реки? – прищурившись, всмотрелся молодой князь. – Лодки, что ли?
– Лодки, княже.
– Та-ак…
Приказав располагать артиллерию, Егор надолго задумался, невольно любуясь пушками – огромными сварными бомбардами весом три и даже пять тонн, похожими на ступки алхимиков мортирами на хиленьких переносных лафетах – при стрельбе орудия вкапывали в землю, – изящными вытянутыми гаковницами и фальконетами… В рассеянном утреннем свете тускло поблескивали медные, чугунные и бронзовые стволы. Резко пахло порохом и дымом только что разожженных костров.
По приказу князя самые крупные бомбарды нацелили на воротные башни, а найденные на берегу рыбачьи лодки связали вместе, устроив нечто вроде плота, на который поместили изрядный запас пороха и – для пущей убойности – камни, в коих в ближайшей округе недостатка не было.
– Рассчитайте длину фитиля так, чтоб точнехонько под мостом взорвалось, – задумчиво приказал князь пушкарям, и те опрометью бросились исполнять.
Вначале пустили к мосту пустой челнок – посчитали… Вывалившие на стены крепости горожане грозились кулаками и ругались, а кое-кто даже пытался достать осаждавших стрелами – но из-за большого расстояния безрезультатно.
Ого! С воротной башни вдруг рявкнула пушка… пушечка, судя по звуку. Не причинив никакого вреда, ядрышко позорно упало в реку. Русские артиллеристы презрительно захохотали, усердно делая свое дело, что требовало немало труда и мужества. Огромные бомбарды подтянули ближе к воротам, установили от стрел деревянные щиты-павезы, прикатили ядра – каменные и (на первый выстрел) чугунные. Князь предполагал обойтись именно одним, ну, двумя выстрелами, вовсе не собираясь втягиваться в уличные бои, и сразу же послал осажденным парламентера с грамоткой, в коей описал условия сдачи.
Десять пар лошадей, три тысячи флоринов и еще на столько же – продуктов и фуража.
Так себе, смешные запросы, вполне горожанам Жироны посильные… Однако на том ультиматум вовсе не заканчивался, ниже шло странное: «Башни: пятнадцать пар лошадей… пять тысяч флоринов».
А потом: «Мост: двадцать пар… десять тысяч флоринов… Собор: тридцать пар… тридцать тысяч…»
– А поймут они, княже? – засомневался воевода Онисим.
Егор хмыкнул:
– Поймут. Тут ведь по-каталонски написано. К тому ж мы им сейчас же все поясним – весьма убедительно. Сейчас вот, гонца обождем…
Вернувшийся парламентер – молодой француз из отряда Ла Гира – лишь уныло пожал плечами да пожаловался:
– Они там смеялись.
Князь вскинул глаза:
– И как смеялись? Обидно?
– Да, обидно, наверное. Видать, знают, что для полноценной осады нас слишком мало.
– Смеется тот, кто смеется последним!
Сноровисто зарядив бомбарды, канониры между тем доложили о готовности к выстрелу, и Егор, с нехорошим прищуром поглядев на город, взмахнул рукой:
– Огонь!
Изрыгая пламя и густой беловато-зеленый дым, дернулись, подпрыгнули на лафетах бомбарды. С адской силой ударили в стены ядра – обе надвратные башни обрушились, на глазах изумленных защитников превращаясь в груды камней. Однако даже после столь наглядной демонстрации силы никто не торопился вывешивать белый флаг, и князь, не колеблясь, приказал пускать брандер.
Пушкари все рассчитали точно: и длину фитиля, и скорость течения – взрыв прогремел как раз под мостом, и каменный пролет с грохотом обрушился в воду…
Среди осаждавших послышались торжествующие крики. Рассеялся дым… в городских воротах поспешно подняли решетку, выпуская парламентеров, судя по одежде – представителей самых знатных и богатых семей.
