Т. С. Есенина о В. Э. Мейерхольде и З. Н. Райх (сборник) - страница 24

Будьте здоровы, всего вам доброго.

Т.Есенина

6. XII. 82

14 февраля 1983

Дорогой Константин Лазаревич! Давно получила ваше письмо. Грипповала я. Погода в этом году уморит сначала нас, азиатов, а потом уже вас – европейцев. По поводу ваших мыслей о том, что моё письмо об архиве попадёт когда-нибудь в ЦГАЛИ, должна сказать, что дамам из ЦГАЛИ (Коршуновой и Ситковецкой) я всё это изложила по их просьбе сколько-то лет назад. Что ж, пущай их далёкие преемники осветят эту историю в каком-нибудь 50-м выпуске цгалиевского сборника.

Значит, переписка с Блоком была у Штрауха*, а я уже было принялась вычислять, кто сорок с лишним лет назад мог рыться в чёрном чемодане, пока он ещё не был спрятан. Может быть, Штраух не украл? Насколько мне известно, он и Глизер были дружны с Аташевой. Письма могли бы перекочевать к ним уже после смерти С.М.

Буду отвечать на ваши старые и новые вопросы в порядке возрастания их трудности. Снимок З.Н. с отцом – это вам. Анисимову, племянницу З.В.Гейман, зовут Марина Васильевна (это есть в статье, вы не обратили внимания). Возраста не знаю, но предполагаю, что это женщина на седьмом, может, на шестом десятке.

О вашем разговоре с Гиацинтовой. После весны 1938 года бурных проявлений болезни у З.Н. не было. Но в ту весну из нашей квартиры несколько ночей раздавались крики, скрыть причину было невозможно, а такие вещи не забываются. Да, по словам соседей, они подумали, что у З.Н. истерика. О главном Гиацинтова не сказала – наш дом постоянно охранялся вооружённым ночным сторожем. В ту ночь дежурил дворник Андрей – это он залезал в окно, когда дверь захлопнулась. Вот он мог бы помешать. Без конца обсуждалось – почему же он этого не сделал. Находясь под окнами, он мог слышать не только крики – мать боролась за свою жизнь, мебель в жёлтой комнате была сдвинутой и перевёрнутой. Дворники тех лет – нехорошее племя, вечные понятые, стукачи, сообщники.

О взаимоотношениях З.Н. с Ильинским, Гариным и Царёвым. Кошки, пробегавшие между нею и Гариным и Ильинским, не омрачали отношений настолько, чтобы трудно было уживаться. Не помню, чтобы она говорила о том или другом холодно, раздражённо, недоброжелательно. Пожалуй, она относилась к ним получше, чем они к ней. Правда, для Игоря Владимировича она могла быть (употребляя его же слова) «не хуже многих других»*, он же в театре никого особенно не жаловал, держался особняком.

Как-то в моём присутствии мать говорила одной приятельнице, которой Ильинский показался молчаливым и замкнутым:

– Не можешь себе представить, каким он бывает. Хулиган, драчун. Но Всеволод его обожает. Всеволод ужасно его обожает и всё и всегда готов ему простить.

«Хулиган, драчун» – это и мать вполне могла простить (не интриган же, не лицемер). И она любила актёра Ильинского, особенно в роли Брюно.

И о Гарине запомнился разговор (в 30-е годы). Кто-то, удивляясь невероятному сходству интонаций Гарина и Эрдмана, высказывался в том смысле, что Гарин перенял чужую манеру умышленно. Мать хохотала и говорила, что Гарин и Эрдман настолько похожи по всему своему физическому складу, что и интонации сами собой могли получиться одинаковыми. Если бы у неё совсем не было теплоты по отношению к Гарину, не стала бы она его сравнивать с чудесным Николаем Робертовичем. Лучшей ролью Гарина она считала Гулячкина.

В своей книге Эраст Павлович счёл нужным сказать два слова о Райх и описал мелкий инцидент с фотографией*. Эта сценка относится ко времени «Ревизора», а потому между строк следует читать: «моё отношение к ней определилось ещё до того, как она поссорилась с моей женой». Во времена «Ревизора» дружба между молоденькой парой – Гариным и Локшиной и З.Н. с Мейерхольдом уже выходила за театральные рамки. Когда я 7-8-ми лет болела скарлатиной, Хеся на полтора месяца забирала к себе Костю. Незабываема поездка на дачу, куда кроме нас четверых отправились кататься на лыжах Хеся и Гарин (Костя называл его «Хирас»). Это был фейерверк хохота и веселья, и ни с кем больше никогда таких поездок не было.