Как она была рада, что дождалась, пока ситуация «дозреет», и Бласту самому захотелось испытать возможности нового облика! А ей не пришлось его торопить, уговаривать, предлагать.
Она знала! Она знала, что будет так! Но как же трудно было ей не поторапливать его! Теперь и в этом они были вдвоём, и она не чувствовала больше своей «звериной неправильности» по сравнению с мужем.
Редкие рыбаки, сторожа или пастухи теперь могли видеть на морском берегу двух гуляющих в лунном свете собак. И не могли понять, что так беспокоило их собственных псов, заливающихся истеричным лаем в сторону этой парочки. Но притом жмущихся к ногам хозяев и трусливо поджимающих хвосты!
Бласт уже примерял волчью шкуру раньше – благодаря подружкам Петал. Но тогда у него совершенно не было возможности – как следует осознать самого себя. И оценить себя со стороны. Сейчас он со вкусом уделил время знакомству с самим собой, со своей звериной сущностью.
Зря он так долго делал вид, что не понимает намёков жены!
Нет, он никогда не расценивал волкопревращения танаидов как деградацию. Просто над ним довлело человечье понимание приоритетов. Точнее будет сказать: понимание отцовских жизненных приоритетов: разбогатеть, построиться, приобрести влияние среди окружающих людей.
Но мир настолько интересен и сложен, что просто глупо ограничивать себя и отказываться от постижения этого радужно переливающегося великолепными возможностями разнообразия!
Да, отец не понял бы его! Людям трудно бывает согласиться с существованием иного, отличающегося от собственного, взгляда на жизнь. Как как же трудно тогда согласиться с самим существованием иной жизни!
В этой новой жизни ушли прочь вопросы богатства и власти. Зато по-новому зазвучали вопросы сохранения и продолжения жизни – они стали главными.
Впрочем, его испуганное тремя смертями тело иногда отказывалось повиноваться. И волчица Петал не могла удержаться от улыбки, глядя на то, как он, порой сбиваясь, бегает задними лапами вперёд передних. Она знала: так носятся все, кто живут чувствами.
Что поделаешь, именно это ей и нравилось в Бласте. Эта чувствительность – от восторженности до отчаянья! Эта способность переживать завтрашние и вчерашние события так живо – до слёз! Всё, что недоступно было ей самой, было удивительно! Например, ожидание рождения сына Бласт сумел превратить в пиршество счастливых эмоций для всех троих – ну, кто, кроме её мужа, был ещё способен на это?
И ещё им нравилось вдвоём бывать возле статуи Минервы, окружённой воющими волками. Она напоминала Петал о покинутой родине, о разорённом городе Тан-Аид на берегу Амазонского моря.
Бласту не нравились эти воспоминания. Но он терпел, предпочитая быть рядом с любимой, будто всё ещё доказывал, что любовь к ней ему «по силам».
Однажды возле святилища они застали женщину, регулярно приносящую Минерве дары. Те самые, которыми они не преминули воспользоваться по прибытии в Италийские земли, чтобы не умереть с голоду. Не сговариваясь, затихли, не желая мешать её молитве. А женщина даже не догадывалась, что затаившиеся волк с волчицей, переглядываясь, наблюдают за ней.
– …Смилуйся, великая богиня! Знаю, недостойна я, презренная, сына своего Георга! Но я отслужу! Только верни мне сына, богиня! – еле различимо бормотала несчастная. Но последние слова она вскричала вполне отчётливо. – Не дай жестокому богу времени Хроносу поглотить его в Крае Белоглазых тан!
