Она бросила последний взгляд на внешний мир. Белый шар солнца стремительно взлетел и остановился над самой высокой вершиной далеких южных гор, залив землю внизу бесформенным, слепящим сиянием. Когда она отвернулась, яркие пятна все еще плясали в ее глазах, и она подумала: «Если прыгнешь, умрешь».
Четыре громадных статуи в храме Небесных Императоров[12] свирепо смотрели вниз на шеренгу коленопреклоненных послушников. Стоящие позади них монахи тихо читали двести пятьдесят заповедей клятвы монахов. В носу у Чжу щипало от густого дыма тлеющего ладана, который застилал и без того тускло освещенный Храм, а ноги невыносимо болели – они стояли на коленях уже много часов. Сдавленные стоны, вызванные болью другого происхождения, стали доноситься до нее из шеренги послушников, по мере того как их одного за другим посвящали в монахи.
Затем Настоятель оказался перед ней, его лицо выражало особое понимание, касающееся только их двоих.
– Послушник Чжу.
Он взял ее голову в сильные прохладные ладони, а другие монахи поместили ей на голову двенадцать конусов ладана. Дым обволакивал ее лицо, его знакомый аромат смешивался с чем-то новым – с запахом ее собственной обожженной плоти. Было так больно, будто ее короновали горящими звездами. Решетка из света прожигала ее голову до самого мозга. По мере того как боль длилась, она менялась, уносила ее с собой. Ей казалось, что она парит в пустоте в центре вселенной, любой трепет жизни в теле доходил до нее через какое-то огромное расстояние.
– Чжу Чонба, ты всегда отличаешься от других. Ты даже не вскрикнул. – Настоятель смотрел на нее с усмешкой, когда монахи поставили ее на ноги, поддерживая с двух сторон, так как у нее подгибались колени. Голова горела от ужасной боли. На ней были только короткая нижняя рубаха и штаны, а теперь Настоятель набросил ей на плечи одежду из семи полотнищ. Она весила больше одежды послушников; ее тяжесть превратила ее в другого человека.
– Монах Чжу…
– Достопочтенный Настоятель! – Все подскочили, когда в Храм ворвался молодой монах, обливаясь потом. Когда Настоятель изумленно посмотрел на него, монах бросился на колени и быстро выпалил: – Тысяча извинений. Но – прибыл генерал армии Великого князя Хэнань!
Настоятель нахмурился:
– Что? Почему нас не предупредили заранее о его визите? Где он сейчас?
Молодой монах открыл рот, но тут раздался высокий, резкий голос:
– Давно не виделись, достопочтенный Настоятель!
Свет померк, когда генерал шагнул в высокий дверной проем храма Небесных Императоров, и монахи ахнули от ужаса. Они со страхом, гневом и отвращением отпрянули от осквернившего храм гостя, так как генерал был тем самым евнухом, которого Чжу видела несколько лет назад с крыши Храма дхармы. Тогда он был юношей, даже моложе, чем Чжу сейчас. Эти годы должны были превратить юношу в мужчину, но сейчас у Чжу возникло впечатление, что она видит точную копию того человека такого же изящного и красивого, каким он был тогда. Только его девичье лицо потеряло чистую миловидность и вызывало тревогу: в его резкой, призрачной красоте скрывалось такое же огромное напряжение, как в самой высококачественной закаленной стали.
Вместо кожаных доспехов солдата генерал был одет в металл. Его округлая нагрудная пластина казалась темным, блестящим зеркалом. Волосы с каждой стороны головы были заплетены в тонкие косы, уложенные петлями, как у воина-монгола. Когда он подошел ближе, Чжу увидела, что в нем течет кровь наньжэней. Но это было понятно: ни один монгол не вынес бы унижения такого наказания и не позволил бы сделать с собой такое.
