– Мне без молока и без сахара. Маленькую чашечку. И никаких конфет, я их не ем, – ответила я, кинув взгляд на вазочку с шоколадками, стоявшую на столе.
Матвей приволок здоровенную чистую футболку, которая доставала мне почти до колен, мягкий плед и сказал, чтобы я устраивалась как дома. Мы разместились в гостиной, но меня почему-то настораживала эта большая темная комната с высокими шкафами и плюшевыми диванами. Все время казалось, что кто-то прячется в тени длинных штор или за креслом и подглядывает за мной. Наблюдает пристально и недобро.
На журнальном столике у камина – этакий старинный столик с единственной резной ножкой – я увидела фотографию в рамочке. Четыре мальчика стояли в ряд. Высокий, почти взрослый мальчик смотрел в кадр пристально, слегка прищурившись, и выглядел очень симпатичным. Второй – в старинной матроске – держал его за руку, и было ему, может, лет семь. Двое младших казались почти близнецами, длинные кудряшки придавали им ангельский вид.
Черно-белой фотке было, наверное, не меньше ста лет. Время, когда здесь еще была Польша, бегали старые трамвайчики и фотографии делали с помощью громоздких фотокамер.
– Кто это на фото? – спросила я Матвея.
– Мой прадед, который умер недавно. Он тут самый старший.
– А остальные мальчики кто?
– Его братья.
– Они жили в этом городе?
– Когда-то они все жили в этом городе. Сейчас все мертвы…
От этих слов я поежилась и попросила не болтать о смерти.
– Так ведь это ты спрашивала.
– Выходит, что все в твоем доме умерли… – буркнула я и тут же пожалела о сказанном. – Извини. – Я поморщилась от боли в разбитой губе.
– Ладно, это факт. Все так и есть. Старый дом проклят, потому я и не люблю сюда никого приглашать.
В этот момент меня осенило. Словно молния блеснула в мозгу, и я кинулась к джинсам, которые лежали на стуле, брошенные как попало. Проверила карманы, после – маленький рюкзачок и потрясенно уставилась на Матвея.
– Я, кажется, потеряла телефон. Он остался там, представляешь? Мне надо вернуться, я должна его найти…
– Ты никуда не пойдешь. – Матвей кинулся ко мне и схватил за руку.
Его глаза оказались совсем близко, я уставилась в эти разные радужки, обрамленные длинными ресницами, и слегка обалдела.
– Ты никуда не пойдешь, потому что этой ночью лучше не ходить по улицам. Плохое время. Полнолуние. Всякое может случиться.
– Да что тут такого? – сказала я, но уже слабо, неуверенно.
– Поверь мне, лучше сейчас не ходить никуда. Придумаем что-нибудь утром. Устраивайся в кресле, в нем безопасно.
– Ты думаешь, что этой ночью все сходят с ума и накидываются друг на друга? Как у Стивена Кинга в его ужастиках?
– Не скажу тебе, что я думаю. Просто сиди тут. Может, эти трое караулят тебя на дороге: схватили твой телефон и ждут, когда ты за ним вернешься. Забыла, как они накинулись все втроем на тебя?
– А ты их знаешь?
– Знаю, – хмуро проговорил Матвей.
– И кто они?
– Тебе лучше не знать.
Мы устроились у камина, я – на диване, Матвей – в кресле. Немного поговорили о какой-то ерунде, я повздыхала, понимая, что не видать мне телефона как своих ушей, а работать на новый гаджет придется долго. Несколько месяцев точно.
Матвей не казался расстроенным или унылым, но какое-то напряжение временами проскальзывало по его лицу. Я заметила небольшой шрам у глаза, тонко изогнутую линию его рта и даже привычку проводить ладонью по коротко стриженным темным волосам.
