– Не твоя забота, – буркнул Толька. – Чаем хоть напоил бы, башка болит.
Мишка сделал удивлённое лицо.
– Чему болеть-то? Она же чугунная у тебя.
– Кто сказал?
– Так звенит же.
– Это пустая, потому что. – Толька постучал костяшками по затылку и расхохотался.
– А куда мозги делись?
– Пропил же. Надюха так говорит.
– Чо, японцев больше не присылают? – спросил Мишка после того, как прошёл смех.
– Да ну их. Жизни не стало, по деревне не пройдёшь, дядя Толя самурай. Ты дашь мне чая? Сушняк замучил.
–Тебе надо, встань да налей.
– А сахар у тебя где?
– Мед жри!
– Сам жри эту дрянь. Гречишный, небось, Артомоновский? Ну-ка, дай понюхать.
– Привередливый ты, дядя Толя.
– А как же! Ты же вечно гадость подсунешь. Племянничек…
Мишка грохнул кружкой по столу.
– Да ты чо!
– Шучу. Коли яблочек нету, так и морковку съешь. Давай, что ли, кружку.
Он тут же полез большой ложкой в литровую банку с осенним цветочным медом, еще не успевшим закристаллизоваться.
Мишку передернуло то, как Толька заглотил несколько ложек мёда даже не запивая.
– Как ты его жрешь?
– Мишшка! Сахар нужен, килограмм пять или шесть. —
Толька облизал ложку и бросил на стол.
У Мишки отвисла челюсть.
– Тока не ври, что у тебя нету! Насыпь хоть с ведерко, —напирал Тыква, – а я тебе, хошь, пуль дам для твоего дробосрала. Как раз под шестнадцатый. Полевки.
– Сколь? – перебил его Мишка.
– Пять хотя бы, – неуверенно промямлил Толька. – Бражку не на чем поставить. Ягода-то скиснет.
– Пуль сколько дашь? Чугунная твоя голова!
– А давай бороться, – предложил Толька, уже протягивая лапу с толстыми пальцами.
– Уди! С тобой только быкам бодаться.
Толька расплылся от удовольствия.
– Тота же! Ну, пошли в машаник.
– Какой тебе машаник? Пули гони!
– Каки ишо пули? – Толька сразу поглупел, но, увидев, что купить хозяина обещанием не удастся, опять с грохотом сел на табурет и отхлебнул из Мишкиной кружки.
– Ну чшо. Кака нынче охота?
«Все, – подумал Мишка, – прицепился, теперь точно не отстанет».
– Какая охота? Такая! Видишь, снег лежит.
– И хорошо. Где снег, там и след. Самое время зверя тропить. Чернотроп же. Зверь сейчас дурной, очумелый. На месте не сидит.
– Вот и тропи!
– Нашел дурака, – засмеялся Толька, – башмаки последние бить по этой кислятине.
– Пули гони! Чего сидишь!
– А хошь, я тебе колып дам. Под шестнадчатый. И под двенадчатый есть.
– На хрен мне под двенадцатый. Можешь себе забрать.
– Как же я тебе его разъединю? – не понял юмора Тыква.
– Ну-ка, покаж, – смягчил голос Мишка, – отнял, небось, у кого?
–Ага. Шёл, да нашёл. Тыква, словно фокусник, вытащил из штанин завернутый в белую тряпку колып – приспособление для литья пуль, вещь очень простую, но незаменимую в охотничьем деле.
– А ну, дай гляну.
– Охал дядя, на чужое глядя. Руки сначала помой, – завоображал Тыква и стал снова заворачивать штуковину в лоскут, но уже не так быстро.
– Сколь тебе сахара надо? – спросил Мишка. Сахар у него был. Осталось после осенней кормежки, а колыпом обзавестись не мешало.
– Ну с ведро, хотя бы.
– Да ты чшо! За эту железку!
– Добро. – Толька пошарил в карманах, снова вынул помятую пачку «Примы» и закурил.
– Ведро давай, отсыплю.
– Где я тебе его возьму? У тебя, что ль, ведра нет?
– Тогда сапог сымай.
– На хрена? – Толька открыл рот, на котором так и прилипла сигарета.
– Сахар в него нассыплю! – рассмеялся Мишка.
– Я тебе нассыплю! Сейчас я тебе так насыплю!
Толька вскочил со своей табуретки и кинулся ломать Мишку, словно медведь шатун, но тот уже был наготове.
