– Ну, скоро?
Катя переворачивала пирожки; от жара лицо ее стало красным, а переносица покрылась испариной. Уткнувшись лбом в изгиб руки, она откидывала волосы:
– Наешься! Еще медведихе твоей останется!
– Машка придет, – успокоил Саня, – как весна настанет, так и явится. Она любопытная!
– Ну, я-то ждать не буду, – сказала Катя, сразу потеряв интерес к стряпне.
После обеда Саня выдавил краски на палитру. Запахло скипидаром.
– Здесь тоже весна? – вытирая руки, кивнула Катя на его новую работу.
– Нравится?
– Я люблю, когда есть облака или деревце какое-нибудь, – Катя вглядывалась в прозрачные березовые кроны, похожие на нимбы. – А под ним человечек!
– Все ждешь кого-то?
– Человек должен быть! – настойчиво произнесла она. – Я видела икону: старичок один по лесной дороге идет, борода беленькая, лес вокруг темный. Обычно иконы такие уютные, а он один-одинешенек! Будто заблудился…
Саня представил себе просеку в лесу, небо светлым клином над головой старца, а под ногами – тропа. В средине лета он сам срубал тесаком двухметровую траву. По этим тропинкам ходили потом лоси и туристы.
Икону писал он медленно. Словно дожидался, чтобы форма и цвет сами проступили на картоне. А вот наброски с Кати делал быстро.
Раскрыв блокнот, таежный художник ловил карандашом изгибы ее тела, ее рук, наклон головы. И особенно любил рисовать ее длинные волосы. Он торопился, пытаясь сохранить на бумаге ощущение покоя и радости этих зимних дней.
А среди туристов, которые теперь чаще навещали его, пошел слух, что Соловей сам не свой – постиранный и побритый! И многие были уверены, что Саня не сможет долго оставаться таким «не своим», что его натура непременно даст о себе знать.
Что за натура, никто толком понять не мог, но и не желал Соловью счастья.
14
Раньше Саня не любил вечера, особенно зимой, ощущая в себе долгую пустоту. Посмотришь за окно: уже темно и можно ложиться спать, но рано закончить день не отпускает душа, и взгляд не может оторваться от огарка свечи.
Теперь он вечеров не боялся.
Как звери делят тепло норы, так Саня с Катей делились меж собой добычей прошедшего дня.
– Не знаю, выдержит ли подпорка у бани? – рассуждал вслух Саня. – До весны. А то как выйдешь и упадешь под обрыв!..
До половодья было далеко, а значит, – понимала его расчет Катя, – надолго загадывал он их совместную жизнь!
– Что я, толстая такая? – подыгрывала ему девушка, чтоб не выдать своих истинных намерений.
– Нет. Бревно там сгнило. Каждый год собираюсь…
Из-за того что пол в углу комнаты был разобран, в избе стоял дух оттаявшей весенней земли. Катя прислушалась к шороху в досках:
– Сегодня колонок опять приходил, в окно заглядывал! – Она научилась у Сани говорить долго и обстоятельно.
– Любопытный такой: стал на задние лапки и крутит мордочкой! – Катя сомкнула пальцы щепотью и покрутила рукой. – Так хотелось ему пузико погладить!..
– Из его хвоста кисти делают, – художник посмотрел на полку, где из банки торчали кисточки.
– Потом вышла, вокруг дома ниточка его следов. Маленькие такие, с копеечку!..
– Завтра надо снег с крыши скидать, – наметил себе Саня.
А Катя вспомнила, что днем расчищала вокруг костровища:
– У нас лавка возле столика обгрызена! – она даже немного расстроилась, сомкнув полные губы.
– Это зайцы, – усмехнулся Саня, вспомнив разговор про петли, затем поправил пальцами прозрачный воск свечи. – Они даже в туалете пол грызут!..
