– Отдохни, сегодня никуда не поедешь, – генерал похлопал его по плечу. – Мы вот сами, с хорунжим. До лавки только доедем.
Ойхэ улыбнулся, низко поклонился и залепетал:
– Сыпасиба, айча, сыпасиба!
– Ну, будет, будет, Ойхэ. Ступай, отдохни.
Мальчонка убежал в дом, где жил в подсобном помещении с дворником и кучерами.
– Чего-то вы с ним ласково как-то, Лександра Петрович? – спросил Маджуга. – Не доверяли б шибко китайчатам этим, неверный народ, коварный до жути, уж поверьте старому забайкальцу! Мы с имя бок о бок который век перемогаемся, чтоб им неладно было!
– Что ты так о них?
– А как еще-то?! Помните, в одна тыща девятисотом году восстали они тут супротив нас?
– Помню, конечно. Боксерское восстание. Но восстали они не только против нас, но и против Англии, против Германии…
– Вот, – кивнул Маджуга. – Я ведь говорю – изуверы!
Мизинов улыбнулся:
– Но ты-то тут при чем, Арсений?
– Как раз и есть, что при чем я тогда оказался! Мне тогда в лагеря в летние надо было выходить в первый раз. А тут – война. Боксеры эти зачали Благовещенск бомбить через Амур. Нас всех перволетков в эшелон – и туда, – Маджуга помолчал, потом успокоился и улыбнулся: – Ну зато и повоевали мы! С тех пор, думаю, спесь-то сошла с их…
– Сошла, Арсений, сошла, – поддакивал Мизинов, устраиваясь на облучке: – Полезай ко мне.
Маджуга кое-как угнездился на одном сиденье с Мизиновым, и генерал пустил Бурку легкой рысью. До центра города было версты две с половиной.
– А Ойхэ мне обязан жизнью, – возвращаясь к недавнему разговору, сказал Мизинов. – По меньшей мере, жизнью своих родителей.
– Ну да?! – недоверчиво покосился на него Маджуга.
– Да, Арсений, да. Полгода назад я взял его третьим кучером по просьбе одного купца…
– Такого ж, как вы? – лукаво подмигнул Маджуга.
– Будь милостив, Арсений, не перебивай, – Мизинов шутливо шлепнул хорунжего по колену. – Не такого – поименитее. Его фирма основана еще его отцом. Слыхал, наверное, – «Куземов и компаньоны»?
– Слыхивал. Знатная фамилия.
– Ну, так вот. Ойхэ – матхэй. Есть в Маньчжурии такое племя – люди мужественные и гордые, ловкие охотники на тигров.
Отец Ойхэ долго работал у Куземова, сын с двенадцати лет жил тоже у купца. Потом отец заболел, работать стало трудно, и старик вернулся в родное селение. А у них существует что-то типа корсиканской вендетты…
– Чего-чего? – не понял Маджуга.
– Ах да, извини, Арсений. Это родовая месть такая. Если виноват, например, только дед, то мстить будут даже внукам и правнукам. И мстить жестоко…
– Бритвой по горлу – и в колодец?
– Еще суровее. Ну, ты же знаешь китайцев, у них богатые традиции казни. Деда Ойхэ, например, казнили так. Избили до полусмерти и бросили в большую железную клетку. Рядом положили копье. Потом впустили в клетку пойманного в тайге и вымученного голодом тигра. Зверь чует кровь, мчится к избитому. У того есть еще возможность обороняться – надо только бросить копье…
– Ну да! – и Маджуга резко взмахнул рукой, демонстрируя метание копья.
– Не все так просто, – перебил его Мизинов. – Возможность-то есть, да вот сил больше не осталось. И приговоренный к такой жуткой смерти с отчаянием понимает, что не только бросить копье, но даже поднять его сил больше нет…
– Я ведь говорил, ваше превосходительство, настоящие бесермены!..
– Маньчжуры – не мусульмане, Арсений.
– По мне все одно – нехристи!.. Но что же с мальчонкой-то?
