– А ты знаешь, когда я смотрела в настоящем Орадуре развалины, у меня была навязчивая идея, что вокруг меня существует та, мирная жизнь этого города. Они как бы проходили сквозь меня и других туристов, не замечая нас. Они и сами были почти прозрачными. Живые призраки. Наложение времён. Фантастика! И здесь всё так, как мне казалось тогда! Только теперь я вижу их будущее, а не прошлое!
Пьер забыл о своих романтических желаниях и сосредоточился на проникновении в тот воображаемый день, который он видел по фотографиям той книги, которую он прочитал всю от корки до корки. А поезд ехал, петляя по маленькому городку, показывая посетителям всю красоту мирной довоенной жизни.
Цветущие сады, коттеджи с живой изгородью и столиками в саду. Маленьких детей, облизывающих леденцы, или клянчащих у родителей мороженое, Старичков, сидящих в кафе, мадам, спешащих в лавку. Девушек! Их здесь было много, они смеялись, и порхали в своих простеньких платьицах по улицам городка Орадур сюр Глан. А мужчины пили пиво, поглядывая на прохожих и улыбаясь в усы. Пиво! Жажда переключила мысли Пьера на действительность.
«И мне бокал пива был бы сейчас кстати!» – подумал он. – Вот так ехать и ехать в этом старом поезде, смотреть в окно, радуясь, что тебя судьба тех жителей не коснулась и потягивать пиво, – обратился он с улыбкой к Мишель. Как тебе, Мишель, такое приключение?
– Не плохо! Ехать, смотреть в окно и забыть обо всём. Мишель сразу вспомнила свою ссору с Кристианом и постаралась отогнать эти мысли. – Город мы посмотрели, осталось посмотреть вон ту церковь и кладбище. И быстро возвращаемся в кафе. Мадлен и Полетт нас заждались, наверное. Я и сама уже мечтаю о лимонаде! Вот и остановка!
Поезд затормозил, пуская клубы дыма, и остановился, дёрнувшись напоследок всем своим телом.
Глава третья. Съемки фильма
Поезд остановился, покатав наших героев по городу около минут десяти. И к их удивлению, никто не попросил с них плату за проезд.
– Ну и красота, подумал Пьер. Они нам ещё пригодятся в кафе. Он не стал выяснять, где кондуктор. Быстро соскочив со ступенек, подал руку Мишель, и, подмигнув ей, направился в сторону от поезда. Впереди, метров в двести от них, была церковь, та самая, в которой сожгли всех женщин и детей в тот ужасный день. И глядя на это место, которое теперь было историей, Пьер вздохнул свободно. Потому что, сначала в душе у него как-то противно дрогнуло, и в голову пришла мысль, – «Как бы там чувствовал себя он?» «Но меня в то время ещё и не было!» – почему-то обрадовано подумал он, хотя это было уже давнопрошедшей историей, и бояться, в принципе, было нечего.
Но в его душе продолжало нарастать какое-то странное беспокойство. Откуда оно шло, Пьер не мог понять. И он отнёс это к состраданию чужой боли. Он даже ощутил маленький восторг, оттого, что в его сердце нет чёрствости.
***
Но вдруг, посреди этого солнечного дня, посреди этого тихого благоденствия, они услышали громкие звуки автоматной очереди! За ней послышались голоса с немецкой речью! Лай собак и гомон французских выкриков! Обернувшись на выстрелы, Пьер и Мишель застыли в удивлении.
Группа солдат в немецкой форме гнала вперёд в их направлении мужчин, по лицам которых читалось недоумение и страх. Они увидели, как несколько солдат зашли в ближний дом и после нескольких звуков выстрелов, и воя собаки, оттуда были выведены ещё пара пожилых людей. Выражение их лиц не было похоже на игру актёров! Уж очень отчётливо был виден страх, недоумение и боль. Он посмотрел вдоль улицы и увидел на обочине дороги допотопный грузовик и офицера в немецкой форме, снимающего всё это на камеру.
