– Ага! Явился наконец, красавчик!
Жан Морейль шутливо от него отмахнулся. Фейяр продолжал:
– Ладно, ладно, сказочный принц! Ты, каналья, сам знаешь, что хорош! Поглядите-ка на этого Антиноя! Ну-ка, походи немного, покажись! Откуда, черт возьми, у тебя эта гибкость? Нет? Не хочешь мне доставить удовольствия? Ну, тогда расскажи, зачем пришел ко мне. Я уверен, что только дело могло заставить тебя ко мне явиться… Что же это? Покупка бумаг? Недвижимости? Говори. Выйдем… Ты расскажешь по дороге.
– Вот что, – начал Жан Морейль. – Со мной удивительнейшая история…
– Женишься?..
– Ты угадал.
– На ком?
– На мадемуазели Лаваль, дочери исследователя Африки. Ты смеешься?
Они уселись в экипаж, и Фейяр объяснил:
– Я смеюсь по двум причинам, старина. Прежде всего, я доволен, очень доволен твоим выбором. Жильберта Лаваль – восхитительная девушка, о ней говорят очень много хорошего… очень избалована, само собой разумеется, но, несмотря на это, по всеобщим отзывам, у нее прекрасный, твердый и прямой характер.
– Вот не ожидал, что ты так осведомлен!..
– Тебе, видишь ли, повезло, как всегда: я – их нотариус. Но я улыбнулся главным образом из-за тетушки, мадам де Праз, и ее сынка!
– А в чем дело?
– Как! Ты не понимаешь? Ведь ты же разбиваешь их тайные мечты!..
– Должен тебе признаться, – заявил порывисто Морейль, – что я почти ничего не знаю о семье Лавалей и что…
Нотариус вперил в него насмешливый, недоверчивый взгляд. Жан Морейль, опустив глаза, рассеянно играл перчаткой.
– Да что ты, право? – воскликнул Фейяр. – Насмехаешься надо мной, что ли? С тобой никогда не знаешь…
– Уверяю тебя… И если бы ты мог…
– Ты не шутишь?
На него глядели голубые умные, полные энергии глаза.
– Если ты можешь что-нибудь мне рассказать о семьях Лавалей и Празов, – сказал Жан Морейль, – прошу тебя, сделай это… Я люблю мадемуазель Лаваль и на ней женюсь, но до сих пор нисколько не интересовался намерениями мадам де Праз и ее сына. Правда, я видел мадам де Праз, но только мельком; а что касается Лионеля де Праза, то я иногда с ним встречаюсь и совершенно к нему равнодушен… не симпатизирую, это будет вернее. Уверяю тебя, что не пришел к тебе затем, чтобы о них расспрашивать. Посвяти меня только в таинство брачного контракта…
– Хорошо, – ответил нотариус. – Прости меня за мои сомнения. Но мне так странно, что ты пускаешься в такое дело вслепую… Наша задача, видишь ли, не соединять любящие сердца, а сводить семьи, которые уверены, что подходят друг другу. Вот почему ты так удивляешь меня. Кроме того, дорогой мой, я никогда в жизни не привыкну к этому твоему настроению, которое на тебя временами находит…
– Настроение? Какое такое настроение?
– Ты вдруг, ни с того ни с сего, так глубоко задумываешься, уходишь в свою скорлупу, как сейчас, и делаешься таким рассеянным, что невольно задаешь себе вопрос: «Знает ли он, по крайней мере, о чем с ним говорят?»
Жан Морейль расхохотался:
– Я занят важным делом! У меня из головы не выходит одна задача…
Фейяр внимательно на него посмотрел.
– Странное существо! – сказал он наконец. – Я умру, не поняв тебя, о поэт! о философ! о артист! о загадочная личность!
– Я тебя слушаю, – сказал Жан Морейль. – Ну, приступай: «Жили-были…»
– Жили-были две сестры Осмон. Старшая, Элизабет, вышла замуж за графа де Праза, бедного офицера. Вторая, гораздо более молодая, по имени Жанна, была избранницей выдающегося и довольно богатого человека, Гюи Лаваля, исследователя Центральной Африки. Лет через десять после замужества старшей муж ее, капитан де Праз, умер почетной смертью, что для человека военного означает: умер на поле битвы. Он оставил сына Лионеля… Ты меня слушаешь, Жан, да?
