Родители Андрея, коренные ленинградцы, в конце 60-х уехали в Сибирь – развивать там науку; раньше их городок назывался просто «научный центр», теперь он именуется Наукоградом. В чём разница и есть ли она вообще, Андрей не знает – он уехал поступать в Питерскую Академию художеств задолго до появления этого диковинного статуса.
Поступил сразу, на искусствоведческий, и отучился, как положено, однако в аспирантуру не попал – призвали в армию. Но в науку после службы всё-таки вернулся, а теперь к тому же преподавал – вёл семинары в университете, с недавних пор читал спецкурс; наконец, получил заветный карт-бланш – начал писать диссертацию на тему, максимально доступную к практическому изучению в гатчинском дворце-музее.
Он и сам не знал, почему Большой Гатчинский дворец с юности привлекал его, и работать в его стенах было если не заветной его мечтой, то горячим желанием. Раньше не получалось. Но вот теперь сложилось.
Андрей поужинал, и сразу почувствовал, что глаза его слипаются, закрываются сами по себе. Казалось, наружу вышла вся подспудная усталость и дня минувшего, и всех предыдущих дней. Две недели в Коктебеле выходили боком, разумнее всего было бы этим летом отказаться от разъездов и сосредоточиться на работе, коль скоро тема буксует, а время поджимает. Но как отказаться от Коктебеля? Скажите, как?
Однако, едва его голова коснулась подушки, как сон улетучился: зудящая, знобящая мысль пришла на смену ему: что это всё-таки было? Игра лунного света, или первый звоночек перед сеансом «белочки»? Просто галлюцинация? Но потом Андрей сказал себе, что сколь ни ломай он сейчас голову, всё равно не скажешь наверняка, и вообще – утро вечера мудренее.
Опять луна. И снова чертовщина
Мобильник заверещал, завибрировал. «И кому это неймется?» – чертыхнулся Андрей, отвлекаясь от бумаг. Комбинация цифр, высветившихся на экранчике, ничего ему не говорила.
– Алло… Слушаю! – раздражённо произнёс он.
– Привет, Андреас! – отозвались на том конце, этого короткого приветствия Андрею оказалось достаточно, чтобы узнать звонящего.
– Виктор! – сказал он в трубку. – Ну, привет-привет! А я смотрю, что это за номер такой высветился – мне незнаком, телефону моему тоже неведом.
– Мой это номер, мой. Чей ещё?
– У тебя другой номер! Был, по крайней мере. Думаешь, я тебя перепутаю с кем-нибудь?
– Был. Да телефон я потерял, и сим-карта, наверное, тоже потерялась.
– И как тебя угораздило? Ведь не в первый раз уже! Это входит в привычку? Становится традицией? Фирменный знак фон-барона Ниссена – разбрасывать телефонные трубки… сеятель ты наш!
– Хорош глумиться. Думаешь, я от хорошей жизни пытал Елизавету Петровну насчёт твоего номера?
– Пытал? Ах ты…
– А она тебе не поведала? – ахнул Витя, – ну, что я забегал.
– Что забегал – передала, и что номер продиктовала, а ты его аккуратно записал. Вот о пытках умолчала, врать не буду.
– Да, старик, я твой номер знаю, и ты мой запиши. Ну, если высветился.
– Контора пишет. Что там у тебя?
– Ну, главную новость ты знаешь, а вторая новость – Ленка улетела-таки в Канаду, родных-близких навестить. Вернётся не раньше октября.
– А сегодня у нас… август.
– Пятница сегодня! И рабочая неделя, можно сказать…
– У кого как, приятель. Я вот аки пчела…
– Принялся, засучив рукава за диссер о Гатчинском дворце? Всерьёз взялся?
– О дворце? В нулевом приближении угадал… – поморщился Андрей
