– Эпигамии не было между родителями, и брак был недействительным, – докончил Неарх, – вот почему у тебя столь древнее имя.
– И я не стала «быков приносящей» невестой, а попала в школу гетер храма Афродиты Коринфской.
– И сделалась славой Афин! – вскричал Птолемей, поднимая свою чашу.
– А Эгесихора? – спросил Неарх.
– Я старше Таис. История моей жизни прошла следом змеи, не для каждого любопытного, – презрительно сказала спартанка.
– Теперь я знаю, почему ты какая-то особенная, – сказал Птолемей, – по образу настоящая дочь Крита!
Неарх коротко и недобро засмеялся.
– Что ты знаешь о Крите, македонец. Крит – гнездовье пиратов, пришельцев со всех концов Эллады, Ионии, Сицилии и Финикии. Сброд разрушил и вытоптал страну, уничтожил древнюю славу детей Миноса.
– Говоря о Крите, я имел в сердце именно великолепный народ – морских владык, – давно ушедший в царство теней.
– И ты прав, Неарх, сказав, что перед нами тессалийская еда, – вмешался Александр, – если верно то, что критяне родичи тессалийцев, а те – пеласгов, как писал Геродот.
– Но критяне – повелители моря, а тессалийцы – конный народ, – возразил Неарх.
– Но не кочевой, они кормящие коней земледельцы, – вдруг сказала Таис, – поэты издавна воспевали «холмную Фтию Эллады, славную жен красотою»…
– И гремящими от конского бега равнинами, – добавил Александр.
– Потомки повелителей моря, по-моему, – спартанцы. – Неарх бросил взгляд на Эгесихору.
– Только по законам, Неарх! Взгляни на золотые волосы Эгесихоры – где тут Крит?
– Что касается моря, то я видел критянку, купавшуюся в бурю, когда ни одна другая женщина не посмела бы, – сказал Птолемей.
– А кто видел Таис верхом на лошади, тот видел амазонку, – сказала Эгесихора.
– Поэт Алкман, спартанец, сравнивал лаконских девушек с энетийскими лошадьми, – рассмеялся Гефестион, уже вливший в себя немало вкусного черно-синего вина.
– Тот, кто воспевает их красоту, когда они идут с танцами и пением приносить жертву богине, нагие, с распущенными волосами, подобными густым гривам золотисто-рыжих пафлагонских кобыл, – заметила Эгесихора.
– Вы обе много знаете! – воскликнул Александр.
– Их профессия – они продают не только Эрос, но и знания, воспитанность, искусство и красоту чувств, – сказал с видом знатока Гефестион. – Знаете ли вы, – поддразнил Гефестион, – что такое гетера высшего круга в самом высоком городе искусств и поэзии во всей Ойкумене? Образованнейшая из образованных, искуснейшая танцовщица, чтица, вдохновительница художников и поэтов, с неотразимым обаянием женственной прелести… вот что такое Эгесихора!
– А Таис? – прервал Птолемей.
– В семнадцать лет она знаменитость. В Афинах это выше многих великих полководцев, владык и философов окрестных стран. И нельзя стать ею, если не одарят боги вещим сердцем, кому с детства открыты чувства и сущность людей, тонкие ощущения и знание истинной красоты, гораздо более глубокое, чем у большинства людей…
– Ты говоришь о ней как о богине, – сказал Неарх, недовольный тем, что Гефестион расценил спартанку ниже Таис, – смотри, она сама себя не чувствует такой…
– Это и есть верный признак душевной высоты, – вдруг сказал Александр и задумался, – …длинные гривы… – Слова спартанки пробудили его тоску о черном белолобом Букефале. – Здесь афиняне режут гривы своим лошадям, чтобы они торчали щеткой, как на шлеме.
– Для того чтобы лошади не соперничали с афинянками, среди которых мало густоволосых, – пошутила Эгесихора.
