Так и было. Книга первая - страница 3

Еще газу, еще тормоз. Еще газу, еще тормоз.

«Шаха» дергалась и отчаянно тарахтела, мужик что-то бормотал под нос.

Ага, не нравится.

Диман вернулся в правый ряд и притормозил так, чтобы сравняться с машиной. Мужик за рулем был белее ваты. Поблескивали в лучах ласкового солнышка дочкины очочки.

– Ты че, кабан? – заорал Диман. – Ты куда прешь, мудак???

Будь мужик хамелеоном, наверное крапинкой бы покрылся.

Дядя поддал газу, Диман играючи вновь сравнялся с ним, опасно сблизившись бортами машин.

– Я тебя спрашиваю?

Супруга отсутствующе-отстраненно смотрела вперед.

– Нарожал дебилов!

Мужик растерянно повернулся и как-то беспомощно развел руками, извини мол.

– Ты не крысу свою брюхатую лапай, а на дорогу смотри!

Диман счастливо гоготал.

Семейка понуро скукожилась.

А теперь – вперед!

Взвыл турбонаддув, и Диман навсегда исчез из жизни униженных насекомых.

Диман вылетел на Проспект мира. Петрович жил в Свиблово. Три минуты езды.

И тут что-то глухо треснуло в радиатор. Что-то темное мелькнуло справа.

«Бэха» встала как вкопанная. Диман выскочил из кабины и метнулся к передку машины. Правая фара покрылась сетью трещин, кусок радиатора был вмят и край капота неестественно приподнят. Потом он посмотрел назад. На дороге лежал человек в грязной телогрейке и сомнамбулически загребал воздух правой рукой.

– … твою мать!

Человек шевелился. Значит, живой. Диман огляделся. Ментов поблизости не видно. Народ заинтересовался было, но, узрев внушительную фигуру Димана, вновь рванулся по своим делам. Диман подошел к лежащему.

– Ты че, бомжара, не видишь, куда прешь?

Судя по всему, виновник торжества мало что мог видеть и слышать. Скорее всего даже, он не понимал где он и что с ним. Он только бессмысленно смотрел куда-то вперед и что-то бессвязно бормотал.

Недолго думая, Диман подхватил его и потащил в машину. Черт с ним с салоном, на станции техобслуживания ототрут.

– В больницу я его везу, – кинул в сторону прохожих.

Народ молчаливо согласился. Да и хрен с ним, с народом.

Брезгливо морщась, Диман открыл заднюю дверь и впихнул мягкое тело в салон. Бомж покорно растянулся на полу. От него исходила жуткая вонища.

Диман резко стартовал. Номера номерами, но машина помята, а в салоне человек покалеченный. Благо до поворота на Свиблово постов нет, а по дороге можно будет его где-нибудь выкинуть.

Да вот только больно много машин вокруг.

***

К ночи опять спустился туман.

Час назад закончили хоронить солдат, сбросив тела в наспех вырытые братские могилы.

Что-то нехорошее было в ночной тишине. Эта земля была чужая, и все здесь было чужое. Солдаты приумолкли. Дальше ходу не было, назад тоже. Был дан приказ: держать позицию. 157—й полк готовил плацдарм для наступления подходящих войск.

Велибор сидел на обломках разбитого дота и курил. Дым сквозился через пальцы, размазывая желтый никотин по заскорузлой и обветренной руке.

Быстро загустело сыростью.

Как-то так получилось, что Велибор держался особняком, он редко общался с бойцами, только в случае служебной необходимости, да и то говорил крайне неохотно, словно экономя слова. В минуты отдыха он предпочитал быть наедине с самим собой. Война – это что-то омерзительно уродливое, сопряженное с постоянными тяготами пути и постоянным страданием. Единственное, что облагораживает её мрачный лик – необыкновенное чувство сплоченности, рождающееся в людях. Она все меняет. Неважно кем ты был до войны, неважно каков ты с виду. Эти условности исчезают моментально, стоит только влезть в истертую униформу и нахлобучить огромную каску. Это нисколько не походит на образ тех солдат-героев, который рисуется гражданским. Это больше напоминает толпу заключенных. Людей гонят на смерть, и они покорным стадом идут прямиком навстречу верной гибели. Поначалу – это вбитый в подсознании еще в подготовительных лагерях инстинктивный ужас перед ослушанием офицерского приказа, который сильнее даже страха смерти, потом это просто привычка. А со временем замечаешь, что нельзя не идти со всеми. Нельзя оставить товарищей под пулями. Когда начинаешь ценить свою жизнь не больше, чем жизнь соседа. Не во имя самопожертвования ради высших идеалов, а просто потому, что ребята не раз подставляли тебе свое плечо и ты знаешь, что иначе и быть не может, и ты самим собой разумеющимся фактом утверждаешься