– Нет, товарищ Нодар… Вложите средства в наш завод, и мы вытесним Форда и прочих «ситроенов» со всех дорог, мы окупим сторицей… Ведь как-нибудь будущее за автомобилем… – Зворыкин толкает дверь в приемную, и вся группа замирает в изумлении, а сам Зворыкин – в отчаянии.
Обширное помещение приемной «оккупировано» младенцами. На письменном столе, на столе заседаний, на диване, на креслах, на подоконниках лежат разноцветные конверты. Содержимое конвертов ведет себя тихо, или куксится, или самозабвенно орет, а один, развязавшись, мочится с полным удовольствием на ковер.
– Пташкин!.. Пташкин!.. – орет Зворыкин.
– Ну, здесь я… Пташкин…
– Это что ж такое? Верни матерей, чтоб сейчас же забрали пацанов!
– Не возьмут, товарищ директор, – безнадежно говорит Пташкин. – Покуда вы клятвенно не обещаете построить ясли. Такое их постановление.
– Я им покажу «постановление»… Эй, женщины, дамочки, гражданки, мамаши, одним словом! – тщетно взвывает Зворыкин в открытую дверь приемной.
А Махарадзе смеется, смеется весело, заразительно.
– Нехорошо получается, товарищ Зворыкин, – говорит он сквозь смех. – Ты и с такой простой задачей не справился. – Нодар склонился над младенцами. – Ну а как тебе доверить судьбу всего советского автомобилестроения?
– Товарищ Нодар… Пташкин!.. Что ж ты Пташкин!
– Здесь я Пташкин…
– Поди, скажи… будут им ясли… слышишь, Пташкин?
Помощник мгновенно исчезает.
– Так вот, дорогой, – уже серьезно говорит Махарадзе, – докажешь, что наш грузовик лучше, выносливее, проходимее всех этих, как ты изволил выразиться, «фордов», «ситроенов», и начнется советское автомобилестроение с большой буквы.
– Это как понимать, товарищ Нодар?
– А вот таю путь к реконструкции завода лежит через большой международный автопробег!..
…Квартира Зворыкиных. Поздний вечер. Саня с заметно округлившимся станом строчит на швейной машинке. Зворыкин за стаканом остывшего чая изучает по карте маршрут предстоящего пробега.
Саня отложила работу и подошла к Зворыкину.
– Куртку ушила, остались брюки. Давай померим. – Она запетлила Зворыкина клеенчатым сантиметром. – Ну и талия у тебя! Как у чахоточной девицы в последнюю весну.
– А я и думал, что это последняя моя весна, – отозвался Зворыкин. – И не только моя… Не щекотись!.. Мы так вкалывали, что где уж тут тело сохранить. Зато у тебя талия что надо! – произнес он с искренним восхищением.
– Да будет тебе! – смутилась Саня.
– Не балуйся тут без меня. Доноси Володьку по высшему классу.
– Во-первых, не Володьку, а Ниночку, а во-вторых…
– Я что сказал?! – загремел Зворыкин. – На кой мне твоя Ниночка?.. Мне парень нужен, наследник моих дум!.. Инженер-автомобилист… потомственный мировой гонщик, мой первый друг и товарищ! Чтоб пивка с ним холодного попить, в бане попариться, о машинах поспорить.
– А мне нужна дочка, – упрямо сказала Саня. – Хочется, чтоб рядом нежное было. Устала я от тебя, от братанов твоих и всех друзей-приятелей. То вы ругаетесь, как ломовые, то водку жрете, храпите по ночам, а утром прокашляться от табачища не можете, и вечно у вас дела… Мне Ниночку хочется, тихую, ласковую.
– Знаешь, я как вернусь с пробега, все по-другому пойдет… Я нежным буду, ласковым, как телок… Очищу живую речь. Водку изгоню. Только сухие кавказские вина и… кофейный ликер. Но и ты постарайся, сделай мне Володьку.
– Девушка тоже может стать инженером и даже гонщицей, и чем хочешь. А пиво нынешние молодицы не хуже мужиков хлещут. Вот только в баню ты с ней не сходишь, так для этого Степа Рузаев существует…
