В конце октября дедушка Ваня стал усиленно продавать свою половину дома. Он делал это и раньше, чисто из спортивного интереса, чтобы поторговаться. А тут… дело дошло до серьёзного. Из Сочи приехала тётя Лида. Я, как «первый покупатель», был поставлен в известность, что дом будет вроде как продан, что здесь будет жить младшая сестра её мужа. В смысле, что деньги поступят на счёт, но для широкой общественности она ничего не купила, а будет типа присматривать за дедом.
Никаких претензий, ни финансовых, ни моральных, я не имел.
Той же зимой прикатила из Казахстана фифа в тёмных очках, вдова профессора и бывший директор ювелирного магазина. При знакомстве со мной с её «фамильного» носа упали очки:
– Да?! Это наш родственник?!
Это была кулёма чистой воды. Всю зиму она занималась фигнёй: резала на тонкие полосы рулон туалетной бумаги, а потом через равные промежутки наклеивала на них семена моркови. Завела себе большую собаку, породистого кавказца. Держала его на привязи, не выводила гулять и каждый день била за то, что он «срёт во дворе». Когда пёс первый раз огрызнулся, наняла соседских бомжей, и они закололи его на мясо. В огороде и в комнатах развела такой бардак, что муж тёти Лиды, родной её брат, приехавший навестить сестру, предпочёл ночевать в машине.
Когда по весне дед Иван приехал из Сочи, то конкретно забастовал:
– Нет! В этом доме я жить не буду!
Пришлось тёте Лиде покупать ему весёлую аккуратную хатку в одной из окрестных станиц. К хатке прилагался огромный, по нашим меркам, участок земли. Старик снова расцвёл и постепенно довёл свои плантации сорго до половины гектара. Как у него было со сбытом, я не знаю. Но рынок и в Африке рынок, а никто лучше деда Ивана не умел договариваться.
Пару раз он приезжал ко мне, такой же порывистый, сухой, поджарый. В свою половину даже не заходил. Сидел на кухне, пил чай, придирчиво рассматривал веники, произведённые мной, делал мелкие замечания.
– Эх, пожить бы ещё! – говорил он, прощаясь. – Интересно было бы узнать, чем всё это дело закончится.
Под «всем этим делом» он имел в виду нашу страну.
Страшная цифра 100, к которой он подбирался вплотную, убивала его морально. Он готовился к ней, как к рубикону, через который не перешагнуть. На мой беспристрастный взгляд, с его образом жизни лет двадцать сверх нормы он запросто протянул бы. И убила его не смерть, а постоянные мысли о ней. Это случилось, когда дал дружные всходы мой первый личный гектар…
* * *
Я чистил дедово веничьё и непроизвольно раскладывал его на три кучки: мелочь, средний размер, крупняк. Сырьё было так себе. Всё лучшее выбрано ещё осенью, когда покупателю есть из чего выбирать. Сейчас же и это полетит по рублю. До нового урожая ещё далеко. Товар деда Степана тоже никогда не залёживался, хотя бывал он на рынке редко, исключительно с вениками. Это у меня были вечные проблемы со сбытом. Сдавал одному барыге за полцены. Зато оптом, в любое время и без пропарки…
До ужина я успел выполнить поручение. Кукуруза была порушена, перемолота ручной мельницей и высыпана в ведро. Рабочее место подметено.
Дед вынул из кошелька мятый рубль, добавил немного мелочи:
– На, купишь невесте мороженое.
За столом бабушка не могла нахвалиться, «какая я» у неё «вумница» и как хорошо подпушил картошку. Дед молчал и довольно хмыкал. А мне почему-то подумалось, что тому, кто придёт на моё место, будет несладко. Слишком уж высоко я задрал для него планку.
