Пенросс кивнул:
– Так я и думал. На ковре заметны следы от ножек. Так бывает, когда мебель долго остается на одном месте. Интересно, зачем вдруг понадобилась перестановка?
Инспектор выжидающе посмотрел на Тремейна, однако тот покачал головой:
– Простите, Чарлз. Никаких предположений у меня нет.
Джонатан Бойс методично осматривал комнату: грузная фигура медленно поворачивалась, зоркие глаза пристально изучали пространство.
– Где вы обнаружили солнцезащитные очки? – наконец поинтересовался он.
Пенросс улыбнулся:
– Решил, что все подробности вам уже известны, а потому не стал упоминать. – Он показал на кресло возле книжного шкафа. – Лежали вот тут.
– Раскрытые или сложенные?
– Раскрытые. Так, словно кто-то зашел за книгой и на минуту оставил их.
Бойс кивнул:
– А пинцет?
– С пинцетом не так просто: валялся на полу у края ковра, вот за этой кожаной подушкой.
– Миссис Картхэллоу утверждает, что очки оставил сам Адриан. А вот насчет пинцета ничего не знает, но полагает, что он тоже мог принадлежать мужу. Адриан постоянно возился с лекарствами и разными медицинскими приспособлениями.
Джонатан Бойс задал следующий вопрос:
– Что с картиной? Наверное, находится в студии?
– Пойдемте, покажу, – с готовностью предложил Пенросс и повел коллег по узкой крутой лестнице.
Наверху Бойс внимательно осмотрел оставшийся после Адриана Картхэллоу беспорядок. Поднял несколько сделанных углем набросков и заметил:
– Неплохо. Даже в таком черновом, поспешном рисунке точно схвачено настроение побережья. Сильный талант.
– Интересно, – задумчиво промолвил Пенросс, – что он собирался с этим делать?
Он подошел к мольберту и повернул его так, чтобы картина была на виду. Джонатан Бойс изумленно присвистнул.
– Кажется, кому-то она не понравилось, – произнес он и подошел ближе. Чья-то яростная рука грубо заляпала холст пятнами желтой охры, красного кадмия и синего кобальта – так, чтобы полотно стало недоступно пристальному взгляду. Можно было догадаться, что моделью для портрета послужила Хелен Картхэллоу, однако прочитать переданное мужем выражение лица не удавалось. Глаза, по которым можно было бы судить обо всем произведении, были с особым рвением замазаны толстым слоем синей краски. Похоже, злоумышленник выдавил на холст целый тюбик, а потом с ненавистью растер краски.
– Мастер предполагал создать образ Моны Лизы? – осведомился Мордекай Тремейн. – Или Цирцеи?
В этот момент из открытого окна донеслись голоса: сначала послышался строгий окрик констебля, а затем ему ответила женщина.
– По-моему, приехала миссис Картхэллоу! – воскликнул Пенросс.
Когда они вернулись в гостиную, Хелен уже ждала их. Сегодня она надела безупречно сшитый по стройной фигуре серый костюм с широкой юбкой. Не стесненные шляпой, зачесанные назад темные волосы свободно спускались к плечам. Шелковистые, блестящие пряди сияли в свете окна за спиной. Губы лишились привычной алой помады: утренний макияж отличался скромностью. В выражении лица трагедия сочеталась с достоинством. Мордекай Тремейн вдруг почувствовал, как в горле застрял комок. Свободная от вчерашней жесткости молодая леди выглядела печальной и очень красивой.
– Доброе утро, – сказала она. – Хотели меня видеть, инспектор?
– Да, – кивнул Пенросс. – Благодарю за сотрудничество, миссис Картхэллоу. Необходимо уточнить пару деталей, а на месте это сделать проще.
– Но я уже рассказала все, что знаю, инспектор! Ответила на многие вопросы. Показания подробно записаны.
