Мне запомнились приятные встречи и застолья, которые Семен Яковлевич иногда устраивал у себя дома. Его лишенная какой-либо роскоши квартира напоминала музей, уставленный спортивными кубками и фехтовальным оружием. За столом хозяин квартиры всегда был неизменно весел и остроумен. Сам он из напитков, зная в них толк, неизменно предпочитал украинскую самогонку. Конечно же, в небольших дозах.
…С множеством учеников Семена Яковлевича, людей разных профессий, мне довелось увидеться на гражданской панихиде и в переполненном зале на поминальной трапезе, когда его не стало. Многие из них мне были знакомы еще с юности. Например, бывший рапирист профессор Станислав Ошкадеров, выбравший для себя в качестве основного дела жизни металлофизику и ставший трижды лауреатом Государственных премий.
Арзика на цепь посадили еще щенком. Он быстро понял, чего от него хотят хозяева, и лаял, почти не переставая, носясь вдоль низенького заборчика, разделяющего огород от двора. В огороде стоял сарай, в котором похрюкивала свинья. Ее-то и должен был круглосуточно охранять Арзик от недобрых рук. Когда его хозяйка, Настасья Ивановна, возилась на огороде или в сарае, Арзик отдыхал, подавая голос лишь тогда, когда кто-то приближался к хозяйскому дому, проходя мимо по улице.
С Арзиком я познакомился, когда с моим коллегой Геной снял на время комнату у хозяев этого злобного на вид пса непонятной породы. Настасья Ивановна, перечисляя условия, которые нам надо было выполнять на время проживания в ее доме, предупредила: «К Арзику не подходить – порвёт!». Мы с Геной и без этого предупреждения не допускали даже саму возможность контакта с Арзиком, у которого глаза постоянно наливались кровью от неистового лая. Наша хозяйка не сомневалась в том, что Арзик порвет каждого, кто посмеет к нему приблизиться.
Однажды утром вышли мы с Геной из дома, направляясь на работу, но он зачем-то сразу же вернулся обратно. Я, дожидаясь его, ходил туда-сюда по двору и обратил внимание на забавную закономерность в поведении Арзика. Как только я удалялся от него, он принимался лаять еще истошнее. Если же я приближался к нему, он почти умолкал. Я сделал еще пару шагов в его сторону. Он совсем перестал лаять, вильнул хвостом и с любопытством стал смотреть на меня, чисто по-собачьи вращая морду из стороны в сторону. И когда я подошел еще ближе, он пригнулся к передним лапам, переступая ими часто-часто, и заскулил. Мы с ним с двух сторон приблизились к заборчику. Я протянул к нему руку и коснулся его головы. И тут Арзик прыгнул ко мне, зарылся мордой в мою куртку и стал громко и надрывно скулить. Я гладил его нечесаную шерсть, он же буквально рыдал, а затем понемногу начал успокаиваться. Обеспокоенная наступившей вдруг непривычной тишиной Настасья Ивановна выглянула из сарая и прямо-таки обомлела от неожиданности. У Гены, вскоре появившегося на пороге дома, челюсть буквально отвисла. Когда все пришли в себя, Гена подошел ко мне, но погладить Арзика не рискнул, хотя тот уже и не думал на него лаять.
Вечером, ужиная в привокзальном ресторане, мы с Геной вспомнили об Арзике и взяли кое-что ему. Он нас уже не облаял и принял, как должное, свою долю ужина.
На другой день Настасья Ивановна строго меня отчитала. Ее беспокоило пробудившееся дружелюбие Арзика, которое могло бы теперь проявиться в его отношении к чужакам. Но нам удалось убедить ее в том, что Арзик просто перестал считать нас такими.
