– Домашнее насилие – это всегда сложно, – сказал он. – Мы, как правило, знаем, что происходит – информация доходит до нас разными путями, – но бывает, что с нами просто отказываются сотрудничать. В самых серьезных случаях мы готовы все-таки возбудить дело, хотя приговора добиться практически нереально, если жертва насилия отказывается давать показания.
Эбба вздохнула.
– Мир далек от совершенства, правда?
– Очень далек, – согласился Ульф.
Тут Эббе в голову пришла новая мысль.
– А что, это всегда – муж?
– Как правило, да, – ответил Ульф. – Но был у меня один случай, когда жертвой оказался мужчина. Нас вызвали соседи: они услышали шум. Мы приехали и обнаружили этого несчастного – у него под глазом был синяк размером с хорошую сливу; кроме того, он был в ужасном расстройстве. Помню, я заметил, как у него дрожали руки. Он был профессиональный саксофонист – и, должен сказать, очень неплохой… – тут он осекся. Эту деталь ему упоминать не стоило, здесь пахло нарушением конфиденциальности: в Швеции было не так-то много известных саксофонистов.
Эбба правильно истолковала его замешательство.
– Не беспокойтесь, вы не сказали ничего, что позволило бы мне понять, кто он, – она немного помолчала. – К тому же я не люблю болтать, – тут она опять замолчала. – Я так понимаю, вы тоже? То есть при вашей работе. Я имею в виду…
– Уверяю вас, так оно и есть, – прервал он ее. – Эта оговорка вырвалась у меня случайно, и такое происходит очень редко. Даю вам слово.
Это ее явно успокоило.
– Ну, как я уже говорила, Нильса кто-то шантажирует. Он мне практически в этом признался.
– Да, но нам понадобятся какие-то доказательства. У вас они есть?
– Разве то, что я вам рассказала, – не достаточное доказательство? – нетерпеливо спросила она.
Ульф ответил, что он нисколько не сомневается в ее словах, но, чтобы открыть дело, должно быть еще что-то – в дополнение к ее показаниям.
– Нам понадобится доказательство, приемлемое в глазах закона.
– А вы разве не сможете найти его сами? Это же ваша работа?
Ульф ответил не сразу. Недавно он был на собрании старших следователей, где, среди прочего, обсуждали, что в последнее время статистика нерасследованных дел стала объектом пристального внимания со стороны некоторых политиков. В том числе вопросы возникли и у его брата Бьорна, лидера партии «Умеренные экстремисты». У умеренных экстремистов имелись соображения относительно закона и порядка, которые они не стеснялись высказывать в прессе. Соображения эти заключались в том, что полиция нагло берет на себя роль прокуратуры заодно с правосудием, решая, какие преступления расследовать, а какие – нет. Было бы крайне неловко, окажись Ульф в числе полицейских, пренебрегших расследованием такого серьезного преступления, как шантаж.
Он принял решение.
– Хорошо. Я этим займусь.
– Я рада. И спасибо вам.
– Мне понадобятся кое-какие подробности и… – тут он поднял на нее вопросительный взгляд. – Вы ведь понимаете, верно, что мне придется узнать, в чем состоят угрозы шантажиста? Другими словами, мне станет известно, чем именно шантажируют вашего партнера. Может, речь идет о преступлении? Может, шантажист знает что-то, от чего у Нильса могут начаться проблемы с полицией… с нами?
– Это невозможно, – ответила Эбба, даже не задумавшись. – Абсолютно невозможно.
– Но должно же быть что-то – даже если это не преступление.
– Мне все равно. Вряд ли меня что-то шокирует.
