…Они встречали рассветы – нежаркие, скромные, нежные. Уезжали на велосипеде за дамбу или выходили к ближнему морю. Был найден час, когда людей там не было совсем. Один спортивный дедушка маячил красной майкой. Но дедушка, сопя, пробегал мимо, и казалось им – они одни. Если стоять, обнявшись, смотреть на море и молчать, то будто за спиной дома не спят, не ждут нападок солнца злого. Как будто мир весь их, и вся планета – лишь пляж, и море, и песок… И смуглый дедушка в трусах и майке красных. Да ладно, бог с ним, с дедушкой! Они его почти пустили на своё необитаемое побережье. Вот эти звонкие минуты тишины и сцепка рук – вот чего ради они так рано просыпались: чтобы побыть вдвоём. Купаться не купались. Аля намеренно не надевала пляжного. Её любимый белый сарафан светился супернежно при пастельном солнце. Как хорошо, наверное, смотрелась там издалека на тонкой талии девичьей, Дениса загорелая рука. И так хотелось, чтобы он её чуть опустил! Но он не опускал. Ничем, ничуть не сдвинул Алю с пьедестала. Кто ж ведает, о чём мечтает недотрога?
Аля любила их рассветы и часто думала, какими будут их утра, когда одни с Денисом будут вместе. Совсем-совсем вместе.
Потом, сонные и прохладные, они возвращались домой. Алевтина шла досыпать, а бабушка только качала головой, видя мечтательную деву в белом, и приглушённо громыхала за закрытой дверью кухни, чтоб не тревожить сон единственной на то лето внучки. Проснувшись, Алевтина обедала, рассеянно, едва участвуя в разговоре с бабушкой, потом заходил Денис, и они шли купаться. А вечером, накидывая кофту для длительной прогулки допоздна, Аля мечтала, когда же он сорвёт и кофту эту, и платье, и её с пьедестала, на который сам поставил.
Засыпая после насыщенного Денисом дня, Аля вдруг вспоминала, что сегодня снова почти не общалась с бабушкой. Точнее, в те несколько часов, что она бывала дома, бабушка не успевала поговорить, потому что любимая внучка или спала, или прихорашивалась, или мечтательно улыбалась, поедая бабушкины обеды и ужины. Тогда Аля решала, что завтра они с бабушкой обязательно пойдут на пляж, когда солнце немного спадёт. Внучка, как и раньше, будет нести складной стульчик, а бабушка снова станет жаловаться на большие веснушки, что обсыпают кожу, прячься от солнца или нет. И у них – у бабушки и внучки – будет вдоволь времени, чтобы обо всём поговорить.
Но завтра встречало Денисом и рассветом, и Аля забывала о своём мысленном обещании. Ощущение того, что она теряет что-то очень важное, снова навещало перед сном, но девочка отмахивалась и засыпала. Какой серьёзности в шестнадцать ждать?
Ни родители, ни сестра не чувствовали связи с Бердянском. Бабушка – да, но не сам городок, и даже не море. Алевтина же росла как бы между Москвой и Бердянском, где была не только бабушка с морем, но и Денис с любовью. И в школе, и в университете она отвергала кавалеров, всегда очень приличных. Бердянский принц входил в планы московской принцессы так же естественно, как и бабушка, и Аля ни разу не задумалась о возможной семье с другим человеком. Она чувствовала, что место партнёра для жизни в ней уже занято. Так редко бывает, но им с Денисом просто повезло. Одно время Алевтина даже всерьёз собиралась перебраться в Бердянск – то ли от мегаполиса устала, то ли от опеки родителей, то ли к бабушке хотелось поближе быть и ещё что-то успеть ей дать, а не только взять. Скорее всего и то, и другое, и третье.
