Оксана прошла к столу, не стала пристёгивать кобуру, быстро вложила пистолет в сумку… но почувствовала взгляд и подняла глаза. На подоконнике сидела огромная серая крыса, спокойно рассматривая хозяйку кабинета блестящими, чёрными бусинками глаз. Поборов первое желание выскочить из комнаты, Оксана попятилась, медленно уселась на свой стол, подобрала ноги. Она не вспомнила, не успела, просто из какого-то архива, расположенного в дальнем углу на чердаке памяти, всплыло прочитанное давно в каком-то журнале –о страшном прыжке отчаяния, когда загнанная в угол крыса может без разбега прыгнуть на несколько метров и вцепиться зубами в угрозу...
Ни в коем случае не нужно показывать, что крысе что-то угрожает, чтобы не вызвать у неё отчаяния! Расстояние между столом и подоконником – примерно метра два. Чёрт её знает, на сколько метров она, испугавшись, прыгнуть может.
Они тихо сидели, глядя в глаза, друг другу. Оксана – испуганно, настороженно, а крыса, кажется, – совсем без тени страха, когда в кабинет, вошёл Савельев с пакетом в руке.
Небрежно бросил:
– Привет, Анфиса! Я тебе сыр «Голландский», твой любимый принёс, – улыбнулся совсем не ехидно, по-доброму и удивлённо воззрился на сидящую на столе по-турецки Оксану. – Медитацией занимаетесь, товарищ начальник?
Оксана простонала:
– Крыса...
И он захохотал:
– Это Анфиска! Она к завхозу в капкан попала, а я отпустил. Мы с ней теперь друзья...
Савельев подошёл, погладил зверька пальцем по голове, вынул из целлофана бутерброд с сыром и приказал:
– Выметайся, Анфиса! Видишь, товарищ начальник расслабиться хочет!
Крыса потёрлась о подставленную руку, осторожно взяла большими белыми зубами угощение, спрыгнула с подоконника и степенно удалилась под громкое оханье хозяйки кабинета, а сама Оксана заплакала.
Она плакала из-за собачки Милки, из-за Кости, который привёз её сюда на проблемный участок и забыл, за полгода ни разу не позвонил, из-за Любкиной двойки по математике и из-за этого Савельева, который крысу пожалел, а её, Оксану, всё время доводит, фокусами, разговорами своими ехидными достаёт... Она пропустила момент, когда он легко снял её со стола, нежно прижал к себе и поцеловал в висок:
– Успокойся девочка!
Без мыслей устроилась на его груди, прижалась щекой к мягкому, чуть покалывающему кожу свитеру и вдруг ощутила сладкую лёгкость во всём теле от ласкающих прикосновений сильных рук, твёрдых, как осенние яблоки, губ. А потом... потом она ещё не поняла, только почувствовала, что его руки... его губы... Вырвалась и, не оглядываясь, побежала из кабинета...
Любка спросила:
– За тобой собаки гнались?
Оксана крикнула:
– Нет! – быстро ушла к себе в спальню, дверью хлопнула.
Она никак не могла уснуть, уверяя себя, что это всё потому, что Савельев завтра расскажет всем, что она, начальник уголовного розыска, испугалась какую-то крысу, точно девчонка залезла на стол, и все будут смеяться, удивляясь, кто такую трусиху в полицию принял, начальником назначил. Почти уговорила себя, что ей стыдно из-за того, что показала, не сумела сдержать свой страх, но, засыпая, расслабилась, сладость ласки во сне приняла...
Странно! Савельев никому ничего не сказал, только утром, здороваясь, посмотрел ей в глаза, и она впервые увидела, как во всегда ироничных, сурово-серых глазах лучики света, словно солнце в речной воде, заиграли.
