Читать онлайн Татьяна Ивлева, Коллектив авторов - Талисман. Книга посвящений

Передо мной – книга, скомпонованная по довольно редкому принципу: в ней собраны стихотворения с посвящениями. Можно сказать, находка для литературоведа, ибо здесь представлена вся жанровая палитра посвящений – от буквенных инкогнито до полных имён, включая топонимы. Известно, что любое стихотворение, даже обращённое к самому себе, – поиск собеседника, родственной души. Стихотворение с посвящением – это «слышание себя изнутри <…> в эмоциональном голосе другого» (М.М. Бахтин). Таково неизбывное родовое свойство лирики.

Классическое посвящение в малых жанрах, знакомое каждому из нас, обычно сохраняло криптонимную, тайную природу. Встречаются такие и в книге «Талисман», например, у Риммы Запесоцкой – К*** («Всё дальше расходятся наши пути…»), Галины Комичевой – NN («Как яблоко, готовое упасть…»), у Юрия Кобрина («Друг для друга» с целомудренным посвящением Н.К.) и др.

Пограничным жанром по отношению к классическому посвящению выступают, конечно же, мемории: «На могиле Высоцкого» (Светлана Куралех), «Кавказский мечтатель. Памяти отца» (Георгий Яропольский), «Памяти Серафимы Бронштейн» (Татьяна Ивлева), «Памяти Наташи Хаткиной (Владимир Авцен), «Мемориал над Рейном «Маалот» (Римма Запесоцкая), триптих «Вечной памяти моего отца» (Анна Креславская) и многие другие. В крошечном мемориальном цикле Эллы Крыловой «Синхронизм» – непреходящая боль утраты. Цикл написан верлибром, и от этого переживание лирической героини предстаёт жизненным, безыскусным. Название цикла подчёркивает родство душ оставшихся и ушедших.

Из этого скорбного ряда выламывается неожиданное, отточенное и грациозное «Воспоминание о плоде граната» Алексея Хвостенко, где угадываются философские интонации.

Светлана Куралех представлена в сборнике ещё и редким, да и технически сложным жанром акроэкспромта, сочетающего приметы акростиха, эпиграммы и «стиха на случай» («Белле Ахмадулиной» и «Евгению Евтушенко»). Имя адресата из названия дублируется здесь и в акроним-ной вертикали.

Сегодняшняя поэтическая вольница позволяет экспериментировать с традиционными приёмами в использовании эпиграфов и посвящений, что порой придаёт заглавию барочную избыточность и прихотливость. Посвящения становятся иногда лишь поводом для игры смыслов, как в стихотворении Алексея Хвостенко «Приличия ради» с посвящением М.В. Ломоносову:

Вот и стихотворение Юрия Берга «Набокову» также является сложной композиционной системой. После собственно заглавия здесь следует эпиграф из набоковской же «Лилит» («От солнца заслонясь, сверкая / подмышкой рыжею, в дверях / вдруг встала девочка нагая / с речною лилией в кудрях»), но само мучительное воспоминание адресовано не Набокову, а вовсе другому человеку – любимой женщине. В силу этого «плотские» флюиды эпиграфа истончаются и разрушаются в произведении, ибо разрушаются и ритмо-метрический рисунок, и тематический план: в эпиграфе из Набокова всё – надежда и жизнь, а в стихотворении – скрытое отчаянье и смерть:

И, напротив, в стихотворении Берга «Гоголю» заглавие-посвящение продуцирует гоголевскую эстетику тайны и комического ужаса, вызывая в читательской памяти сцены то ли «Майской ночи», то ли «Заколдованного места»:

Во всех посвящениях сборника «Талисман» обнаруживается несколько тематических «болевых точек». Прежде всего, это родные поэтам люди: мать, отец, братья, сёстры, бабушки, тёти… Дети. Кровная и духовная связь – иногда всё ещё существующая, длящаяся, но чаще – прерванная или близкая к разрыву. Память сердца – всегда востребованная, всегда спасительная, вызывающая то очистительные слёзы, то грустную улыбку. Щемящие ноты невозвратности жизни пронизывают стихи-посвящения Бориса Марковского («Отцу», «Матери», «Дочери», «Старые фотографии» и другие). И вместе с тем в них натянута и звенит тугая нить, связующая времена: отец, мать, дочь, закат и рассвет, финал и начало…

Вторая «болевая точка» – друзья и любимые. Иногда те и другие названы по именам, иногда лишь обозначены: Татьяна Ивлева – «Мальчики. Светлой памяти друзей детства – Юры, Володи, Нуржана»; Леонид Блюмкин – «Друзья детства» («Клён у крыльца дощатого барака…»). У Валерия Рыльцова, чей отточенный и безжалостный стих словно вскрывает бытийные покровы, некоторые послания друзьям маскируются под стихоподобную прозу, где только «рифм сигнальные звоночки» (А.А. Ахматова) и чувство ритма приходят на помощь читателю:

У Бориса Марковского в посвящении Е.М. («Не пишешь, не пишешь, не пишешь…») фактура стиха резонирует с верленовским настроением, отчего «полутон» печали лишь усиливается:

Женственна и прозрачна лирика Веры Зубаревой. Интонации тоски и грусти неназойливы, однако их спокойные, без эффектного надрыва ноты лишь усиливают драматизм происходящего:

В посвящениях Юрия Кобрина – имена и близких, и весьма именитых: Андрей Битов («Русская поэзия»), Арсений Тарковский, Татьяна Озерская («15 мая 1984»)… В каждом произведении Кобрина, дружески интимном или гражданском, – философское вопрошание жизни, истории, судьбы:

Третья «болевая точка» – «великие» (известные) люди. Помыслы авторов обращены к Борису Чичибабину, Матвею Грубияну, Инне Лиснянской (Владимир Авцен), Белле Ахмадулиной и Юрию Любимову (Светлана Куралех), Анне Ахматовой (Татьяна Ивлева) и Осипу Мандельштаму (Римма Запесоцкая, Борис Марковский)… Каждое «великое» имя – своего рода камертон, проверка не только поэтического, но и этического слуха, как в стихотворении Владимира Авцена «Поэт» (посвящение Борису Чичибабину), где определяющими становятся совесть художника и трагический дар предвиденья:

Небольшой цикл Дины Дронфорт под названием «Вослед кометам» объединяет сразу три посвящения – Булату Окуджаве, Анне Ахматовой и Акутагаве Рюноскэ. Особенность компоновки материала продиктована тематически (песенник Окуджава, режиссёр Иоселиани, завораживающий дальневосточный колорит Акутагавы).

Стихотворение Сергея Сутулова-Катеринича «Кавказ: две с половиной цитаты над пропастью» представляет в определённом смысле поэтическую игру. Казалось бы, оно посвящено цеховому братству – Лере Мурашовой и Георгию Яропольскому (кстати, выходцам с Кавказа). Но, вчитываясь, понимаешь: произведение имеет свою внутреннюю логику, заключает в себе адресный посыл не только к поименованным в посвящении друзьям, но и к авторам этих самых «двух с половиной цитат» – Пушкину (цитата «Кавказ подо мною…»), Лермонтову (цитата «Как сладкую песню отчизны моей…») и Пастернаку («Кавказ, что мне делать..», который и есть «половинная» цитата из его стихотворения «Пока мы по Кавказу лазаем…»). Таким образом, в акт художественной коммуникации наравне с друзьями, упомянутыми в посвящении, включаются три великих поэта.

Мастерские стихи Марины Гарбер обращены к поэту-современнику Даниилу Чконии («Перепахивай Лету, спеши, колеси её вброд…»). У Гарбер особая творческая манера. Её терпкие, напряжённые, словно формирующиеся на лету образы нижутся без передыха, без паузы, сталкиваясь друг с другом во всё более рискованных уточнениях, пытаясь то ли по-пастернаковски «дойти до самой сути», то ли истощиться до того предела, за которым – уже немота:

В сборнике представлены и весьма своеобычные, завораживающие своей фантазийной прямотой произведения безвременно ушедшего поэта Андрея Ширяева, и среди них – два посвящения легендарным персонажам. Первый – библейская Далила, погубившая Самсона, второй – Каллиопа, богиня эпической поэзии. Тема Далилы накрепко связана с темой любви до гроба (в прямом смысле слова), вечного противоборства страсти, предательства и благородства: <…> «Ворота отворила и кровь отворила, / отравила, оплакала, похоронила; / слышишь – ждут на пороге, клинками звеня…» <…>

«Каллиопа» посвящена петербургскому поэту Виктору Сосноре, который много работал именно в жанре эпической лирики, так что перекличка имён (посвящения и адресата) и словно подслушанный монолог богини выглядит оправданно и органично:

Поэзия барда Марины Белоцерковской пронизана песенными интонациями, что неудивительно. Её открытая, добрая, порой по-детски озорная и слегка лукавая манера узнаваема сразу. Читая её стихи, нужно настроить внутреннее ухо на мелодию. Иногда автор просто подталкивает читателя к музыкальному решению, оставляя в тексте рефрены и ритмические перебивы, как, например, в «Посвящении Анне Бонни и Мэри Рид…». Общий настрой благодаря перебивам колеблется в финале от эмоционального всплеска к вздоху сожаления:

И ещё одна саднящая «болевая точка» – назовём её условно топографической. Родина. Или местность, где поэт бывал счастлив, где обретал понимание, вдохновение. «Городам и Любимым» посвящён цикл Дины Дронфорт, здесь встречаются и словно воспитанно спорят друг с другом Верона, Амстердам, Киль… Южный, горячий и пряный, экзотический мир, продуваемый ветрами свободы, предстаёт в профессионально отточенных стихотворениях Елены Чертковой «Patio», «Цыганская песня» и «Salsa». В «Лианозовских прудах» Елены Данченко соединяются боль за живую природу городских окраин («Под застройку закатаны насмерть пруды») и свежесть поэтического восприятия жизни («из расщелин асфальта траву выдувать /все трудней…»). Посвящение М.Ц. («Где тутовник и туя тесно переплелись…») поэтессы Леры Мурашовой чудесным образом – через конкретику и метафорику – восстанавливает цветаевский и гумилёвский контексты Серебряного века и недолгого коктебельского братства. Внутреннее напряжение сродни рвущейся струне достигается за счёт глубинных аллюзий вечной неприкаянности поэта и ранней гибели: читатель знает о смерти Николая Гумилёва (его скрытое присутствие обозначено у Мурашовой словосочетанием «скудно многоразличье» из гумилёвского стихотворения «Природа»), знает о трагической кончине самой Марины Цветаевой… И угадывает жертвенный мотив вина, приходящий в трагическое противоречие с юным цветаевским пророчеством (вспомним: «Моим стихам, как драгоценным винам, / Настанет свой черёд»):