– До встречи! – услышала она ноющим со вчера затылком фатально-знакомый низкий голос.
...ОГОНЬ из иерусалимского провала памяти, метнувшись многоруким дымящимся столбом, схватил ее за локти.
Она ускорила шаг.
За спиной, раскалывая каменную оболочку земли на огромные, шипящие от жара булыжники, растаскивая на части по подвалам преисподней человеческие тела, бушевала страшная нутряная сила земли – обезумевши и озверевши. Потоки воя неслись к блеклым небесам.
Аглая схватилась одной рукой за горло, в котором застрял едкий дым, другой – за талисман, висящий на груди. Талисман этот, сделанный ее любимым Юрчиком специально для нее, и только для нее, она не снимала никогда.
Густая смола черным вороном летела ей вслед, кожа на ступнях волдырилась и сползала с подпаленного мяса.
Аглая дернула на себя дверную ручку, контур которой едва различила, распахнула дверь и упала на острые камни глаз Фаруды.
* * *
Средиземное море тихонечко пело вечернюю песню маленьким рыбкам, дремавшим в своих соленых колыбельках. Аглая стояла на берегу, босая, потерянная, заплаканная. Потом села прямо в воду.
Прошел, может быть, час.
Она с трудом поднялась, стащила мокрое платье, выжала подол, дошла до одиноко торчащего зонтика, повесила платье на перекладину. Оглянувшись, сняла и трусики.
Вдалеке послышались голоса. Аглая насторожилась. Голоса приблизились. Мужские... И один, кажется, женский... Подтянув живот и сцепив руки за спиной, она встала в позу Венеры Милосской. Приближающиеся голосаобреликонтуры... Формы... Так и есть – двое мужчин и женщина...
Женщина шла впереди, дымя сигаретой и хрипло что-то доказывая семенящему рядом с ней спутнику. Второй был помассивнее своего товарища и шел чуть поодаль от связанной мелкой разборкой парочки.
– Любимый! – нежно позвала его Аглая.
Мужчина повернул голову на голос. Аглая услышала, как он жадно сглотнул слюну. Сама же она стояла недвижимо, устремя полный света и нежности взгляд на тускло поблескивающее море.
– Ицхак! Сюда! – зычногласо дернула его за незримый поводок женщина.
Засунув руки в карманы и словно бы ища там что-то, «любимый» торопливо покинул музей под открытым небом, озираясь испуганно время от времени.
Двигаясь предельно осторожно и на самой низкой скорости, но при этом дважды проскочив нечаянно на красный свет, Аглая наконец-то оказалась дома.
Следы жизнедеятельности ее верного Алика были повсюду. Хозяйка заглянула в раковину. Маленькая рюмка, ее любимая вилка, какая-то слизь...
Она открыла шкафчик. Бутылка водки наполовину пуста. Так.
Наскоро сполоснувшись, Аглая на цыпочках прошла в спальню, не включая свет, легла.
Голова кружилась от усталости и боли, растекшейся под черепом как медуза. Владелица головы тоже напоминала себе медузу – полудохлую Медузу Горгону.
Среди ночи она проснулась оттого, что чувствовала – надо проснуться. Резко подняв голову с подушки и сильно тряхнув ею, она увидела Нечто.
Вернее – это был Некто. Еще вернее – Алик.
Голый, с густо намазанными на узкую грудь и впалый живот волосами, он страшно смотрел на нее и мычал, как корова перед закланием – устрашающе-обреченно. Его худенький член торчал как бледный пророст из весенней картошки, и, казалось, рос на глазах.
Аглая чуть не подавилась от смеха.
– Сдурел, что ли? – спросила она.
– Я хочу тебя, – объявил Алик торжественно.
– Вижу, – ответила Аглая. – Ну и что?
– Ты будешь моя. – Алик пошатнулся.
