– Успокойся, Рокс. Я на такси. Выпил один бокал. Ты прямо как высокоточный радар, – улыбается Данил, вешая пальто и сбрасывая обувь. – Угостишь кофе?
– Да, – отвечаю, испытывая облегчение. Он пришел… Целый, невредимый, мой… Чужой любимый.
Ступаю по прохладной плитке, включаю свет в кухне и тянусь к коробке с капсулами. Замираю, почувствовав горячее дыхание Данила на затылке, его руки, легко сжавшие мои плечи.
– Боже мой, Данил, что ты делаешь? – оборачиваюсь, столкнувшись с его темным, как грешный омут взглядом.
– Катя… – он не дает мне договорить – подхватывает за бедра, усаживает на край стола и накрывает мои губы своими – горячими и жадными…
Данил.
Со мной происходило что-то страшное. Меня ломало, как наркомана, выворачивало наизнанку от ревности, злости и бессилия. Я походил на запертое в темном чулане чудовище – свихнувшееся и дикое. Бродил по пустому дому, прижимая теплый комочек к груди и гонял в голове дурные мысли. Что сейчас делает Катя? Ужинает в ресторане с этим придурком или гуляет под зимней луной? А, может, они давно приняли горизонтальное положение в какой-нибудь занюханной гостинице на окраине? Потому что на приличную у него денег нет…
Я никогда не судил людей по толщине кошелька, но этого Алексея ненавидел заочно. Не потому, что он дурной человек, вовсе нет… Я эгоистично боялся, что Катя полюбит его и станет счастливой. Жестоко, глупо, самонадеянно – знаю и заранее ненавижу себя за эти чувства. Так уж нас учили – признаваться самому себе в самом постыдном и гадком, открывать эмоции без утайки. Себе – не другому. Для других ты должен быть тем, кем должен. Умницей, скромником, бравым парнем, бандитом или проституткой – нам была по плечу любая роль. Иногда роли прирастали намертво, не желая тебя покидать. Впивались, как паразиты и высасывали душу, оставляя вместо тебя пустую бесцветную оболочку…
Прижимаю Сашу к груди и бросаю взгляд на часы – время давно за полночь, малышка спит в моих руках, сладко посапывая, а в камине трещат дрова, наполняя дом теплом.
Руки сами тянутся к телефону. Может, позвонить Кате и приказать возвращаться домой? Да я и права-то такого не имею! Успокаиваюсь усилием воли. Кладу Сашку под бок, как советует Катя, и проваливаюсь в поверхностный беспокойный сон.
А утром она возвращается в мой дом… Как рассвет, жизнь и давно позабытая радость. Предательство, обида и боль… В ней все – жизнь и смерть, любовь и ненависть, нежность, сила духа, выносливость… Одному богу известно, как мы смогли выйти из той мясорубки целыми и относительно невредимыми?
– Катя? – шепчу как дурак, позабыв о ее новом имени. Пялюсь во все глаза, мечтая поскорее обнять ее, зарыться в густые русые волосы. Как раньше… И тотчас одергиваю себя, увидев в ее руках дочь от другой женщины.
Уезжаю на работу, лично контролируя крупный заказ. Отвлекаюсь ненадолго, погрузившись в рабочие хлопоты, а потом судьба возвращает меня с неба на землю оглушительным известием.
– Добрый день, Данил Львович. Марина Николаевна очнулась. Мы сняли ее с аппаратов жизнеобеспечения, но она еще очень слаба, – сообщает врач.
Скоро мать моей Сашеньки вернется домой… Мне бы радоваться, но грудь заполняется странным колючим разочарованием. Гадкие чувства, не спорю…
– Хорошо, спасибо, – отвечаю сухо. – Когда я могу к ней приехать?
– Лучше завтра. Она находится под действием седативных препаратов и вряд ли сможет поговорить с вами.
