Внутри меня сразу что-то рухнуло, очевидно мечта и надежда, ведь я далеко не дурак, понимаю, что они не чай с конфитюром пришли сюда пить. Это сватовство, так сказать.
Усадили меня рядом с этой девушкой, даже девочкой. Что-то было в ней чистое и наивное. Она, видимо, тоже не совсем понимала, что происходит в этой, в одночасье ставшей тесной, комнате и чего от неё хотят.
Я решил не ждать первых попыток моих родственников посватать меня незнакомой девушке, а решил сказать то, что хотел сказать последние несколько лет.
«Сегодня особенный день, и я хотел бы поделиться своей новостью с вами. Готовы документы на выезд из страны, пришло подтверждение из дома Герлен, я еду в Париж».
Разом всё стихло, даже звуки с улицы затихли на мгновение. Родители переглянулись. Гости, сначала, покрутили пальцем у виска, а потом начали вставать из-за стола, вытягивая за руку румяную девушку, застывшую, смотрящую на меня со вселенской обидой в глазах.
Никогда ранее я не чувствовал себя так гадко, но и идти наперерез себе я не мог, женившись сейчас или позже. Не могу. Лучше я упаду и разочаруюсь в своём выборе, в своей парфюмерии, чем буду жить против себя, в постоянной неудовлетворённости.
Родители, проводив гостей, пригласили меня в гостиную. Я сел напротив них, смотрел им прямо в глаза, ведь мне нечего стыдиться, это есть я, со своими достоинствами и недостатками.
Мы долго молчали. Первым нарушить молчание решился я.
«Родители, отчего же вы так несчастны? Я не заболел и не умер. Я здесь, с вами. Скоро уеду, но ведь вы в любой момент можете приехать ко мне или я к вам. Разве вы не рады, что я достиг того, к чему стремился все эти годы».
Отец подошёл ко мне и пожал руку. Никогда ранее он этого не делал. Меня, безусловно, это очень удивило и тронуло. Это означало то, что он меня поддерживает. С его стороны это был очень важный шаг, он дал мне ещё больше сил и уверенности в себе.
Следующим утром я отбыл в Шереметьево. Отбыл с невероятным благоговением. Так и началась моя новая, парижская жизнь, о которой я вам расскажу как-нибудь на досуге.
Никто не привыкнет и не будет звать к завтраку каждое утро. Рядом просто никого не будет. Никогда. Потому что доверие никто не продаёт.
Спрашивай об этом у прохожих, ищи в справочниках и обзванивай всевозможные магазины – не найдёшь.
Утро или вечер. Пустая квартира, сухие щепки, в которые превращается человек без доверия и окружения. Нечестный, исчерпавший доверие людей, с которыми он когда-то жил на одной лестничной клетке, или родной сестры, с которой он нехорошо обошёлся в их последнюю встречу.
Живёт, вечно утешая себя сигаретой и сахаром в чае. Выглядывает в окно, поедая глазами других, счастливых людей, которым незнакомо одиночество и сахарный осадок в кружке, перемешанный с пеплом.
Спрашивает у прохожих о времени или неизвестном адресе. На самом же деле он знает всё лучше других: его часы верны, а карта города у него вместо сердца. Спрашивает, чтобы казаться «своим». Но хочет, чтобы именно у него спрашивали, чтобы хоть что-то он значил для других, этот одинокий самовлюблённый человек.
Засыпает под утро, рассматривая свои прозрачные руки, через которые видно вены. Синие, фиолетовые, но только не красные. Красный, розовый и даже, оранжевый. Для него эти цвета вымерли. Они ему чужды, потому что он холоден. Остыл и беспробудно погрузился внутрь себя.
