Когда ноги начинают мерзнуть, мы переходим на другой берег. Там мы кружимся и смеемся, нам радостно оттого, что мы только что видели. Мы не одиноки и не заброшены, где-то есть место, которое ждет именно нас, а нам нужно только благополучно добраться туда.
Когда ноги перестают нас держать, мы падаем в переливающийся снег. Мы сейчас на волшебной стороне ручья, так близко к королевству, как только возможно. Вот поэтому мы и не удивляемся тому, что верхушки деревьев над нашими головами всё растут и растут, а снег идет снизу вверх, отрываясь от земли и взвиваясь в воздух.
Деревья всё растут и растут, пока в лесу не становится темно.
– Пора идти, – говоришь ты. Твоя мать особенно строго следит за тем, чтобы ты приходила домой до полной темноты. «В темноте ничего хорошего не бывает», – говорит она. Мои родители темноты не боятся, так как знают, что плохое случается в любое время суток.
– Хорошо, – соглашаюсь я, – только нужно быть осторожными. Ручей уже уснул и лучше его не будить. Нужно идти по нему очень аккуратно и ни в коем случае не смотреть под ноги.
– А что будет, если посмотришь? – спрашиваешь ты.
– Увидишь сны ручья. Для нас они страшные и непонятные, а еще они могут сбываться.
– Понятно, мне и мои сны не всегда нравятся, не хотела бы я знать, что снится ручьям, – поморщилась ты.
Назад мы идем очень осторожно, но ты все-таки поскальзываешься. Тебя резко кидает назад, потом вперед, и ты падаешь на колени. Твое лицо оказывается прямо надо льдом.
– Закрой глаза! – кричу я. Но уже поздно. Ты замерла и смотришь в глубь ручья на что-то страшное, что тянет твою голову вниз и не отпускает.
Я зажмуриваюсь, обхватываю тебя руками и поднимаю на ноги. Потом, глядя точно перед собой, веду к берегу.
– Что ты видела? – спрашиваю я, когда мы уютно устраиваемся в мягких тронах из снега.
– Я видела красивого человека. Он был мертвый и лежал там, в ручье. Я его не знаю, но мне почему-то стало очень грустно. Он был похож на нас с тобой, только старше.
– Как хорошо, что ручью приснился не канцлер или кто-нибудь из нас, – только и говорю я.
Когда мы возвращаемся домой с прогулки, на пороге нас поджидает разъяренный отец.
Он трясет перед нашими лицами «Нарнией» и кричит:
– Кто принес в дом эту гадость?
Наши волшебные плащи из снега быстро тают в тепле, и мы остаемся совсем беззащитными перед огненным гневом. Я молчу, потому что не могу сказать, что эта «гадкая» книга твоя, я никогда так с тобой не поступлю.
Повисает раскаленная тишина.
– Это моя книга, – набравшись смелости, говоришь ты.
– Твоя, значит? – злобно щурится отец. – А кто тебе разрешил тащить всякую иностранную дрянь к нам в дом?
– Это не дрянь, это книга про волшебный мир, – отвечаешь ты.
Отец угрожающе надвигается на тебя. Мне становится очень страшно, но я все-таки надеюсь, что чужих детей он бить не будет. Я зажмуриваюсь и представляю, как стая черных птиц врывается в окно и рвет отца на мелкие кусочки.
В этот момент за окном что-то громко ухает, и стекла во всей квартире начинают дребезжать. Отец мгновенно забывает и про нас, и про иностранную литературу, надевает ботинки и бежит на улицу.
«Спасибо вам, спасибо», – повторяю я про себя.
На следующее утро мы идем смотреть на взорванного в собственном подъезде бизнесмена, жившего в соседнем доме. Его самого целиком мы, конечно, не находим, зато находим развороченный подъезд, выбитые стекла и маленькие кусочки бизнесмена, которые еще не успели убрать. Говорят, что у него остались жена и двое детей. На месте детей я бы не побрезговала и подобрала бы пару кусочков своего папаши. Ведь другой возможности проститься с его останками им уже не представится.
