От станции до дачи всего десять минут ходу. Но в рано наступавшей темноте этот путь по занесенным снегом тропам казался бесконечным. За каждым деревом, за каждым кустом Лане чудились грабители, насильники и убийцы. Стараясь не запугать дочерей, сама она добиралась до дома с бешено колотящимся сердцем. Ее окоченевшие пальцы никак не могли вставить ключ в замочную скважину железных ворот, а то и примерзали к ним.
Когда же начал распространяться новый вид промысла – заказные убийства общественных и политических деятелей, новоявленных коммерсантов, и вообще всех неугодных, взрывы на кладбище и в подъездах, Лана была на грани нервного срыва. Невозможно жить в постоянном стрессе, в безумном страхе за себя, за мужа, за своих детей.
В один из таких, полных безысходности дней Давид, которому исполнился к тому времени 21 год, неожиданно объявил: «Я уезжаю. Мой друг перебрался в Штаты. Он уже выслал мне рабочий гарант и визу. У него там cобственный бизнес. Предлагает работать вместе… Папа! Ну что ты на меня так смотришь? Буду для нашей семьи первопроходцем. Устроюсь, осмотрюсь, подготовлю почву и вызову вас. Разве можно вот так жить? Не жизнь, а сплошная деградация и нервотрепка. Не знаешь, что тебя ждет завтра – очередная инфляция или пуля в затылок. Лично я не рискнул бы здесь даже семьей обзавестись.» И через несколько месяцев он-таки улетел в Америку. Где-то, в самом потаенном уголке души, Лана прятала свою обиду. Отъезд сына казался ей предательством по отношению к семье.
Они прожили в подмосковье еще два тревожных и напряженных года, когда Давид прислал им визу. Ни Лана, ни тем более Левон отнюдь не были уверены, что хотят перебраться в Соединенные Штаты. Чужая страна. Чужие нравы. Будущее «покрыто мраком неизвестности». Они уже далеко не молоды для того, чтобы все так круто, так фундаментально менять. «Что мы там потеряли?» – растерянно вопрошал Левон. «Сына!»– сердито подсказывала Лана. «Сына не следовало отпускать. Не лучше ли его заставить вернуться, чем мчаться за ним? Погулял и будет. Нас-то зачем с места снимать.» Он ощущал себя щепкой, подхваченной потоком, определявшим теперь за него его решения и действия. А дочери превращались в девушек, и тревога за их судьбы, за их каждодневную безопасность становилась все острее.
…Самолет летел ровно, как будто и не летел вовсе, а застыл в воздухе, как стрекоза в янтаре. Лана задумалась о сыне. Вздохнула. Больше двух лет они прожили по разные стороны земного шара. Шутка ли. Удалось ли ему преодолеть самого себя, самостоятельно, в чужой стране встать на ноги? Конечно же он возмужал, научился обходиться без родителей, почувствовал себя мужчиной. Возможно, такое испытание было ему необходимо. Но какой ценой? Ни в одном письме, ни в одном телефонном разговоре ни разу не промелькнуло даже намека на жалобу. И это уже радовало. На все их расспросы он неизменно отвечал, что у него все «ОК» и для беспокойства причин нет…
Она не заметила, как, наконец, уснула. Разбудил ее голос в динамике, сообщавший, что через несколько минут они совершат посадку в аэропорту ЭлЭйЭкс города Лос-Анджелес.
