– Ну, что Саша поделывает? – спросил Тамарин.
– Растолстел ужасно, а все первый мазурист.
– Ну а К.? Урод по-прежнему?
– Еще хуже, он сходил с ума прошедшей весной, и у него остался вид помешанного… уморителен!
– А брат его Василий? Этот, надеюсь не сошел: ему не с чего.
– Напротив, душа моя! Представь странность: этот нашел на ум.
– На чей же это? Разве занял у кого-нибудь: ему ведь не привыкать делать долги.
– Нет, ему Москва дала ум напрокат! Вот как это было: приезжаю я в Москву нынешней зимой, вообрази мое удивление, меня все спрашивают: «Что Базиль К***? знаете вы Базиля К***? вот умный молодой человек! вот злой язык!» Я отвечаю, что знаю одного, да полно, про него ли вы спрашиваете? «Базиль К***, которого сестра за Иваном В***». – «Точно так. Только его мы знаем за дурака; разве поумнел в отпуску». Все мне возражают: какой он дурак! Помилуйте, он был здесь проездом и на балу у В*** очень зло сострил над одним известным дураком. Что ж оказывается? Он повторил bon-mot, которое было сказано о нем же несколько лет назад тобой, или мной, или кем-то из умных людей. И вот как делается репутация! Стоит ли после этого быть умным!
– Мой милый, давно известно, что дуракам счастье. Кстати о дураках: что барон? Ты его видел в Петербурге?
– Как же, дня за три до отъезда я его встретил на вечере у N. Там я узнал, что ты живешь здесь.
– А! Разве еще обо мне говорят в Петербурге?
– Очень мало. Разве иногда вспоминают твои bons-mots, анекдоты, или последнюю твою историю, которая наделала много шуму. Именно о тебе и вспомнили по случаю возвращения баронессы. Говорят, что она сюда нарочно приезжала для тебя и что у вас снова что-то вышло. Правда?
– Вздор! Мы с ней встретились нечаянно. А ее ты видел?
– На этом же самом вечере. Она была чрезвычайно интересна, но холодна как мрамор. Верно, тебе мы этим обязаны. В доброе старое время наша любовь жгла, Тамарин, а теперь, видно, только морозит.
– В таком случае оставайся верным шампанскому, тогда твоя любовь будет очень хорошо пристроена.
– Как твоя у Вареньки… так кажется?
Это имя было так неожиданно брошено в разговор, что сон, который начинал было клонить меня, мигом прошел; я думаю, что даже я повернулся на диване, потому что Сергей Петрович оборотился и посмотрел на меня; но я закрыл глаза и притворился спящим. Князь тоже взглянул на меня.
– Qui est ce butor? – спросил он вполголоса.
Я тогда не понял этого слова и только после в лексиконе у детей нашел его не совсем выгодное значение.
– C'est notre voisin, – отвечал Тамарин, – un bon-homme accompli; он спит, – прибавил он.
– Я думал, не родственник ли он твоей Вареньки.
– Нет, но он друг дома.
– То есть в связи со старухой?
– Помилуй: ей шестьдесят лет.
– Что ж, душа моя, всяко бывает, Ninon например…
– Ну, она не Ninon, а Мавра Савишна; однако скажи, пожалуйста, Островский, кто тебе говорил о Вареньке?
– Ага! Верно, я попал прямо в цель. Ты, который вечно восставал против друзей, говори же теперь, что они эгоисты и заняты только собою!
– Да, если нельзя сделать сплетни или распустить клевету на чей-нибудь счет.
– Тамарин, ты неисправим!
– Я это говорю не на твой счет, душа моя: ты еще никому не успел рассказать про меня; но я бы желал знать того друга, который тебе рассказывал?
– Мне говорила баронесса. Она тебе велела кланяться и пожелать успеха у Вареньки. Больше я не успел и расспросить. Скажи же, пожалуйста, она замужняя или вдовушка?
